Неоконченный полет (сборник)
Шрифт:
13
Вьюга бушевала беспрерывно. Ветер взрывал лежалый, скованный морозом снег. Голое небо твердо синело, похожее на глубокую промерзлую воду. Люди говорят: зима так лютует только тогда, когда кто-то хороший рождается или умирает.
В тот день ни с одного аэродрома армии не взлетел ни один самолет. Лишь в полдень пара У-2 оставила укрытия, поднялась в воздух и взяла курс на Старый Оскол. Они сделали посадку вблизи села, где размещался штаб армии.
Лететь,
— Готово?
Генерал, усаживаясь, услышал это слово и замер. Что-то знакомое, сильное и властное прозвучало в этом вопросе. Его давно уже никто так не спрашивал, когда он садился в заднюю кабину. Кто мог его так спросить, тот хорошо владел собой, тот понимал свою обязанность и ответственность перед человеком.
— Готово! — крикнул Красицкий.
Они взлетели. Генерал смотрел на неподвижную фигуру пилота. Он чувствовал его слитность с машиной. Воспоминание Полоза о невыключенном моторе, желание Красицкого думать о Синюте, о том, каким тоном Синюта задал вопрос, полностью оживили в памяти генерала тот давний эпизод.
Синюта был снова рядом. Но сейчас он пришел к Красицкому прямо из лета сорок первого года, из пыльного вихря дорог, из грома задымленного неба и стал рядом такой, каким был тогда. В солдатской гимнастерке с двумя кубиками в петлицах, в стареньком шлеме, с самодельной зажигалкой в руках. Пришел, принеся с собой в этот самолет, преодолевающий зимние просторы и вьюгу, столь дорогие ему воспоминания. Генерал вспомнил свои молодые годы, свои боевые полеты, свои неудачи, своих незабываемых друзей.
«Подал врагу на тарелочке...» Кто это сказал?
Генерал даже наклонился вперед — ему захотелось быть поближе к лейтенанту.
«Только в душной комнате родятся такие мысли. А в полете видишь все настоящим, чистым — и землю, и человека».
— Мы с вами когда-то летали, лейтенант.
— Летали, товарищ генерал.
— Не забываете выключать мотор?
— Нет, товарищ генерал.
— А там, возле колонны кавалеристов, если бы выключил...
Неподвижный Синюта смотрел вперед, сквозь прозрачный круг рассекаемого винтом холодного воздуха и молчал.
— Старый Оскол слева.
— Вижу, товарищ генерал.
— Рад?
— Друг, товарищ генерал.
14
Лейтенанта
Авиаторам передали вещи умершего: черную бурку и помятый, нераспечатанный, залитый кровью пакет. Его нашли у самого тела штурмана.
...В феврале почти всегда бушуют ветры, метели. Когда идешь против разгулявшейся пурги, фронтовику она о многом напомнит.
С Петром Синютой мы случайно встретились на городской улице, в один из февральских снежных дней. Я знал, что он на войне стал Героем, после демобилизации работает учителем в полтавском селе. После обычных в таких случаях слов Синюта приумолк, словно что-то вспоминая.
Незаметно мы пошли по улице, сторонясь людей. Я услышал имя Жаткова. Его про себя, тихо вымолвил Синюта. А может быть, его подсказал снежный ветер — ведь это имя до сих пор носят над землей февральские ветры.
Синюта говорил о Жаткове.
Да, пока жив один из боевых друзей, живы оба.
Кто это сказал? Кажется, один из героев Хемингуэя.
Когда идешь против ветра и снега, они о многом напомнят.
1964 г.
ОЗАРЕННЫЙ ЗВЕЗДАМИ
1
Было утро. Было солнце, море и простор.
Мы шли берегом. Большие грозные валы набегали на песок и оставляли паутинки следов.
Покрышкин сказал:
— Всего о себе не расскажешь. Самое важное всегда остается невысказанным, оно — в наших поступках.
«С чем он свяжет эту мысль?» — ждал я.
— Недавно я нашел в своих бумагах фото.
— Времен войны?
— Старше. Мы с Супруном под пальмой, в Хосте. Курортники!
Он улыбнулся характерной улыбкой, которая, донял я, относилась к слову «курортники».
— Я уже говорил, как с ним познакомился?
— Вкратце.
— Неужели? Эта встреча, если хотите знать, явилась началом моей летной биографии.
Прогулка была продолжением нашей работы над его книгой «Небо войны». Он рассказывал, я запоминал, затем мы вдвоем правили написанное. Были дни, когда я только слушал. Эпизоды его жизни широко разрастались, и время пролетало незаметно.
Видимо, и сегодня он вспомнил что-то важное. «Явилась началом моей летной биографии...» Это сказано не зря. Раньше он так высоко не ценил знакомство со Степаном Супруном.