Неоконченный портрет
Шрифт:
Однажды папа спросил:
– Хочешь поехать на вершину вон той горы? – Он указал на гору за гостиницей.
– Я? На вершину?
– Ну да. Верхом на муле.
– А кто это – мул?
Папа объяснил, что мул – это осел и лошадь вместе. Селию необычайно взволновало предстоящее приключение.
– Ты уверен, что это безопасно, Джон? – сомневалась мама.
Папа был совершенно уверен.
Решили, что поедут папа, Сирил и Селия.
– Что – и плаксу берем? – возмутился Сирил.
Участие Селии задевало его мужскую гордость. Это серьезная экспедиция, женщины и дети должны оставаться дома.
Рано
13
Маленькая барышня (фр.).
Тронулись в путь. Мама с балкона махала им рукой. Селию, которая чувствовала себя совершенно взрослой, распирало от гордости. Рядом бежал проводник, тараторя по-французски. Из-за сильного испанского акцента Селия не понимала, что он говорил.
Поездка проходила замечательно. Путешественники поднимались по зигзагообразным горным тропинкам, которые становились все круче и круче. Потом они ехали вдоль отвесной скалы над пропастью. Мул Анисид, на котором сидела Селия, почему-то норовил пройти по самому краю. «Какое странное имя для лошади», – думала Селия.
В полдень они достигли вершины и увидели маленький домик, а перед ним – стол. Не успело все общество устроиться за столом, как из домика вышла женщина и подала им обед. Все было очень вкусным: омлет, жареная форель, сыр и хлеб. В домике, кроме женщины, жил еще огромный лохматый пес, с которым Селия немного поиграла.
– C’est presque un Anglais, – сказала женщина, – il s’appelle Milor [14] .
Добродушный Милор позволял Селии делать с собой все, что ей хотелось.
14
Он почти англичанин… его зовут Милор (фр.).
Наконец папа, взглянув на часы, объявил, что пора трогаться в обратный путь. Подошел улыбающийся проводник: у него было что-то в руке.
– Посмотрите, что я поймал, – сказал он.
Двумя пальцами он держал прекрасную большую бабочку.
– C’est pour Mademoiselle [15] .
И не успела Селия понять, что сейчас произойдет, он извлек откуда-то булавку и ловко пришпилил бабочку к тулье ее соломенной шляпы.
– Voil`a que Mademoiselle est chic! [16] – сказал он, отступая назад, чтобы полюбоваться своей работой.
15
Это
16
Ну до чего хороша! (Фр.)
Путешественники сели на мулов, и спуск начался.
Селия была несчастна. Она чувствовала, как бьются о ее шляпу крылья. Наколотая на булавку бабочка жила! Это было ужасно. Крупные слезы скатывались по щекам Селии.
Наконец папа заметил:
– Что случилось, крошка?
Селия замотала головой. Всхлипы стали громче.
– Что у тебя болит? Ты устала? Голова болит?
В ответ на все расспросы Селия только яростно мотала головой.
– Она боится лошади, – сказал Сирил.
– Не боюсь.
– Тогда чего ты ревешь?
– La petite demoiselle est fatigu'ee [17] , – предположил гид.
Селия заливалась слезами. Все смотрели на нее, допытывались, в чем дело. Но как она могла признаться? Это значило обидеть проводника. А он хотел как лучше, ловил бабочку специально для нее, был очень горд тем, что додумался приколоть бабочку к шляпе. Как она могла вслух сказать, что ей вовсе не нравится его идея? И как это они не могут сами догадаться? От налетевшего ветерка бабочка сильнее забилась о шляпу. Селия зарыдала еще безутешнее.
17
Маленькая барышня устала (фр.).
– Поехали быстрее, – сказал встревоженный папа. – Мама была права. Зря мы не оставили ее дома.
Селия проплакала всю дорогу. Ее горе было безмерным. У гостиницы папа снял ее с седла и на руках отнес к маме.
– Ты была права, Мириам. Такие поездки не для маленьких детей. Я не знаю, почему она плачет. Наверное, у нее что-то болит или она устала.
– Нет, – промычала Селия, не переставая всхлипывать.
– Она боялась спускаться вниз, – сказал Сирил.
– Не боялась.
– А чего же ты плачешь?
Селия безмолвно уставилась на маму. Она не могла сказать. Причина ее страданий навсегда останется тайной для всех. Как же ей хотелось рассказать! Но, словно заколдованная, она молчала. Если бы только мама знала! Мама бы поняла. Но и маме невозможно было признаться, потому что все стояли вокруг, смотрели на нее и ждали, что она скажет. А Селия не сводила страдальческого, умоляющего взгляда с мамы. И – о чудо! – мама догадалась.
– Может быть, ей не нравится эта бабочка на шляпе? Кто ее туда приколол?
Какое облегчение – чудесное, невероятное, мучительное облегчение!
– Ерунда… – начал папа, но Селия не дала ему говорить. Слова вырывались из ее горла, как потоки воды из затора.
– Гадость! Гадость! – рыдала Селия. – Она бьется. Она живая. Ей больно.
– Какого черта ты раньше молчала? – взорвался Сирил.
– Наверное, не хотела обижать гида, – ответила за нее мама.
– О, мама! – выдохнула Селия.
Все ее облегчение, благодарность и любовь к маме были заключены в этом вздохе.