Неосторожность

Дюбоу Чарлз

Летом после второго курса они вместе поехали в Европу, жили у друзей в Англии, под дождем прошли пешком по Озерному краю, потом отправились на Лазурный берег, по дороге останавливаясь в виноградниках, гостя у старых друзей ее бабушки. Затем отправились на Санторини, где спали на пляже и стали коричневыми, как орехи, а вскоре заскочили в Марракеш и Барселону перед тем, как вернуться домой.

Каждые несколько дней я получал радостные открытки от Мэдди. Я страшно ревновал, но что мог сделать? У меня снова была практика, я уже готовился к юридической школе. Когда на последнем курсе Мэдди сообщила, что после выпуска

они с Гарри поженятся, я искренне обрадовался. Я видел, что Гарри ее любит. Он проник под броню, разглядел внутри душу и обнаружил, что она – чистое золото. Я всегда это знал, разумеется, и мне было приятно сознавать, что я был первым. И что в этом – только в этом – Гарри всегда станет идти по моим следам.

Самолет Гарри садится в аэропорту Нантакета. Сезон еще не начался, аэропорт почти пуст. Джонни нужно в туалет, потом они садятся за поздний завтрак в ресторанчике при терминале. Джонни ест оладьи и бекон. Гарри – яичницу и кофе. В ресторане полно летчиков, некоторые в форме, но в основном – такие же пилоты-любители, как Гарри. Прилетают на день, обедают и улетают. Среди них врачи, мелкие бизнесмены, отставники. Они составляют маленькую конфедерацию. Больше всего они любят сидеть и говорить о полетах. Обычно Гарри к ним присоединяется, но не сегодня. Сегодня он с сыном. Хочет посвятить этот день Джонни.

– Как мама себя чувствовала перед отъездом? – спрашивает он.

– Нормально, наверное, – говорит Джонни, болтая ногами. – Она иногда грустная.

Гарри кивает. Он едва может себя заставить посмотреть сыну в глаза. У Джонни глаза Мэдди. Это Гарри виноват в том, что она грустит. Он во всем виноват.

– Ты как, пап?

Гарри удивляет этот вопрос. Джонни, пожалуй, впервые спросил о чем-то подобном, он взрослеет, начинает все больше понимать других – эта черта так часто появляется у детей одной из последних, если появляется вообще.

– Ну, наверное, мне тоже немного грустно.

– Почему?

– Потому что я скучаю по маме и по тебе.

– Может, если ты вернешься домой, вы с мамой опять будете счастливы?

Гарри смотрит в сторону и похлопывает сына по руке.

– Я бы этого очень хотел. Идем, дружок. Пора на взлет.

7

Они снова вместе в доме на Лонг-Айленде, звучит смех, музыка и голоса. Лето. Сверкает солнце. Они обдумывают поездку на пляж или званый ужин, сидя на лужайке, или просто сидят и читают. Ходят под парусом на лимане, по воскресеньям там проводят регаты. Мэдди готовит в саду. Джонни играет с приятелем. Он стал старше. Выше, стройный, как мать. Такой же красивый, как она.

Проблемы с сердцем остались позади, словно их никогда и не было. Теперь Джонни играет в теннис. Я разрешаю ему приходить ко мне на корт. Вокруг, оказывается, вертятся несколько девочек, уже понятно, что будет через несколько лет. Женщины станут валиться к его ногам. Гарри выходит из дома, хорошо выглядит. Он завершил работу над книгой. По ней снимают кино. Кто там еще? Ну я, конечно. Счастлив, что исполняющие обязанности моей семьи снова соединились, греюсь в их любви и доволен, как любимый дядюшка. Нэд и Сисси тоже здесь. У нее на руках их первый ребенок.

Как все это произошло? Как вообще происходит все? Они поняли, что слишком друг друга любят. И осознали,

что, как все по-настоящему счастливые пары, составляют целое только вместе. Боль преходяща, а любовь вечна. Гарри и Джонни приземлились, Мэдди вернулась из Мексики. Когда Гарри привез Джонни домой, Мэдди пригласила его зайти. Вдохновленная поездкой, она сходила в магазин и теперь жарила свиную ножку. Делала чили. Может, он останется на ужин? В холодильнике было пиво. Они сели за стол, как много раз садились, облекаясь в общий уют, как в старое пальто. Смеялись. Мэдди рассказывала им про Мексику. Про цвет, который море приобретает на закате, про попугаев в джунглях. Она привезла индейские одеяла и сомбреро для Джонни. Они рассказывали ей про свой полет. Джонни хвастался, как хорошо знает английских королей. Король Георг I, сказал он. Он был после королевы Анны. Он был немец. Они аплодировали, он улыбался, радуясь аплодисментам, но еще больше радуясь тому, что его мама и папа опять вместе.

После ужина они уложили Джонни в постель, как всегда укладывали, с историями и поцелуем в лоб. Потом сидели и говорили допоздна, впитывая мысли друг друга, смеясь просто от радости, что они рядом. Были слезы, но не было обвинений, гнева, страха. Все это было не нужно. Их жизни словно полностью переменились. Когда пришло время ложиться спать, не возникло даже вопроса, остается ли Гарри. Он просто пошел за Мэдди наверх, а она ничего иного и не ждала. Они занялись любовью – медленно, спокойно, радостно, как прежде, как только и могут люди, по-настоящему любящие друг друга.

И Гарри остался. Любовь все вынесла. Они стали старше. Завели собак. Джонни пошел в школу, где учился Гарри, потом в Йель. Он не стал играть в хоккей, но это никого не волновало, Гарри особенно. Зато выяснилось, что у него дар к языкам, Джонни провел семестр за границей, в Париже, жил у друзей семьи. Мы приезжали его навестить, отправились в велосипедный поход по долине Луары. Джонни знал итальянский, испанский, французский, начал учить китайский. Он интересовался международными отношениями.

Мы с ним обедали вместе несколько раз в год. Я приезжал в Нью-Хейвен, и мы ели у Мори, или, когда он наведывался в город, встречались у меня в клубе. Каждый год во время рождественских каникул ходили на бродвейский спектакль или мюзикл, как и тогда, когда он был маленьким. Я любил слушать, как Джонни рассказывает о жизни, о своих интересах. Ему досталась не только красота матери, но и ее страсть, и чувствительная натура, – и отцовское чувство юмора вместе с талантом делать все так, словно само получается. Он – настолько совершенное сочетание их двоих. Я очень им горжусь.

Весной мы на неделю ездили кататься на лыжах в Брекенридж. Лето проводили на Лонг-Айленде, Джонни приезжал часто, обычно привозя с собой одну из череды красивых загорелых девушек с белыми зубами и волосами цвета меда. Они ездили с нами на пляж, купальники-бикини едва скрывали их упругие груди. Джонни, гибкий, с тугими мускулами, – шрам на его груди был почти незаметен, когда он снимал рубашку, – садился гребцом в одно из каноэ. Они по-прежнему устраивали заплывы. Мэдди, как прежде, почти всегда побеждала, но я заметил, что Джонни притормаживает, и понял, что он позволяет ей победить. К тому времени Джонни был выше обоих родителей. Мэдди сохранила фигуру, а Гарри располнел. Оба поседели.