Неотразимая (Богатая и сильная, Новый Пигмалион)
Шрифт:
Черт бы побрал Дейвида, подумала Касс. Это его вина. Только взгляните на него. На лице Дейвида ясно читалось, как много для него значит Дэв. Но даже в этом была двойственность. С одной стороны, он любил Дэва за его силу, цельность, терпимость. С другой стороны, он ненавидел его сексуальность, неизменный и абсолютный успех у женщин, в то время как сам Дейвид постоянно терпел неудачи. Касс хорошо знала, что, хотя Дейвид глубоко благодарен Дэву за внимание к Ньевес, он возмущен тем, как она принимает это внимание. В том, что касается Дэва, мрачно думала Касс, Дейвид
Словно почувствовав ее взгляд, Дейвид оглянулся, и их глаза встретились. Потом он подчеркнуто повернулся к ней спиной и отвел Дэва подальше. Вот именно, злобно подумала Касс. Повернись спиной, как ты это всегда делал. Откажись видеть то, чего не хочешь видеть — того, что твоя дочь без ума от человека, который ей в отцы годится, с которым ей не справиться. Ради Бога, Дейвид, она и с собой-то справиться не может! Ей нужен отец — вот почему она обратилась к Дэву, хотя она сама этого не понимает. Дейвид, может случиться, что ей будет больно. Не по вине Дэва, а потому что она не понимает, кто такой Дэв. Я знаю, что для тебя это тот самый случай, когда лучше «с глаз долой», но ради Бога, пусть он не превратится в «из сердца вон».
Когда Яна впустила Дэва в комнату, Матти раскрыла объятия и радостно воскликнула:
— Дэв Локлин! Я сейчас умру от счастья!
— Матти, любовь моя! — Он подхватил ее на руки из шезлонга и звучно поцеловал. Она с восторгом обняла его.
— Вот так радость для моих бедных глаз!
— Дай-ка я взгляну в них, — сказал Дэв. Матти послушно лежала у него в объятиях и позволяла себя разглядывать. Она знала, что выглядит если не вполне хорошо, то гораздо лучше. Всю неделю она съедала все, что ей приносили, куда можно, наливала вдвое больше, чем обычно, сливок и просила добавки, когда в желудке еще оставалось место. Она набрала целых семь фунтов.
Волосы и ногти были приведены в порядок, а худобу прекрасно скрывало одно из ее роскошных китайских одеяний. А Дэв не менее удачно скрыл беспокойство, которое охватило его, когда он почувствовал, каким непривычно легким стало ее тело, и произнес:
— Яркие, как свежие анютины глазки, как всегда.
Матти еще раз поцеловала его, и ее губы охотно задержались на его губах.
— Я знала, что на тебя можно положиться. — Ее лицо помрачнело. — Ты единственный, кто…
— Расскажи мне все. Хочешь?
Было очевидно, что ей стоит большого труда хранить молчание. Но они уже много лет были близкими друзьями, и Дэв сразу почувствовал, что, если они не хотят, чтобы шрапнель летала по всей столовой, заряд лучше выпустить заранее.
Он сел на диван, держа Матти на коленях и сжимая ее руки в ладонях.
— Ты уже виделся с ней?
— Только мельком.
— И что ты о ней думаешь?
— Она очень похожа на отца.
— Этот ублюдок! — Матти в порыве гнева соскочила с колен Дэва. — Как он мог так поступить со мной!
Со мной! Я отдала этому человеку двадцать лет жизни и что я получила взамен? Ничего! Он даже не упомянул моего имени. Господи, если
— Тогда бы, конечно, все резко изменилось, — пробормотал Дэв.
Матти вскинула голову, встретила взгляд ярких синих глаз и рассмеялась.
— Ах ты!.. — Но в ее глазах все еще стояла боль.
— Ньевес говорила мне, что ты на пороге смерти.
А теперь — взгляни на себя! Тебе надо благодарить Бога.
— Это Касс выпустила кота из мешка, — мрачно отозвалась Матти.
Она подошла и села с ним рядом.
— Но почему он это сделал? Почему? Я могла бы поклясться, что знаю его лучше, чем кто-либо другой, но это… — Она недоуменно замотала головой. — Дочь, Дэв! — Фиолетовые глаза наполнились слезами. — И не моя!
Она упала в его крепкие сильные руки и разрыдалась.
— Ты испортишь весь грим, — без промедления предупредил Дэв, после чего Матти тут же выпрямилась и села, моргая накладными ресницами, на которых слезы висели, как капли росы.
— Но что мне теперь делать? — продекламировала она трагическим голосом.
— Делать? А зачем тебе что-то делать? Что бы ни менялось в мире, ты остаешься Матти Арден, Божественной дивой.
— Да, но… Представляешь, как глупо я буду выглядеть, когда все об этом узнают. Они же умрут со смеху.
О, как они будут рады видеть, что меня вышвырнули вон ради ублюдка какой-то другой женщины!
Гордость Матти была глубоко задета. Она одинаково гордилась обоими своими титулами. Божественная дива и любимая женщина Ричарда Темпеста — это возводило ее на недосягаемую для всех остальных женщин высоту. Они оба не оставались друг у друга в долгу, но после двадцати лет этой игры все знали, что Матти есть и всегда будет Номером Первым. А теперь он о ней даже не вспомнил в завещании. Она чувствовала себя так, словно ее подвергли публичному унижению.
— Некоторое время никто ничего не будет знать.
А потом… Кто знает, что может случиться?
— Но я никогда не смогу заставить себя встретиться с ними лицом к лицу.
— Конечно, сможешь. И с высоко поднятой головой.
Он смотрел на нее ярко-синими глазами, и в ответ на тепло этого взгляда она неуверенно улыбнулась. Руки, сжимавшие ее руки, тоже были теплыми, сильными, ободряющими.
— Но его уже не будет, — прошептала она, наконец осознав, что это и есть самое главное. За всей ее яростью и болью крылось отчаяние от того, что она его потеряла.
Ее душил гнев, но печаль была сильнее. И когда она подстегивала гнев, бесновалась и неистовствовала, проклинала и угрожала, надеясь сжечь эту печаль в пламени ярости, печаль только росла. Вот почему она столько времени сидела взаперти. У нее не было сил, чтобы вынести последний удар — встретиться лицом к лицу с дочерью Ричарда Темпеста от другой женщины.
— Кто она, Дав? — жалобно шептала Матти, на этот раз не в силах удержать слезы. — Кто она?
Просто очередной человек, которого он использовал, подумал Дэв, как использовал всех.