Неотразимая (Богатая и сильная, Новый Пигмалион)
Шрифт:
Когда она вернулась на террасу, застенчиво принимая аплодисменты, ее отец сказал:
— Сыграй еще.
Она ответила, все еще смущенно:
— Я подумала, что, может быть, Дэв сыграет на гитаре..
— Это даже лучше! — воскликнула Матти.
— Я даже не знаю, можно ли на ней еще играть, — сказал Дэв. — Это было так давно.
— О, я ее настраивала, — простодушно проговорила Ньевес. — И прятала от пыли.
Матти засмеялась:
— Это не единственное, что ты прятала, вот что я скажу!
Ньевес залилась краской, но когда Дэв сказал: «Это
Матти похлопала Дэва по руке и затрепетала ресницами.
— Не знаю, как ты это делаешь, — невинно заметила она, — но я ни разу не видела, чтобы ты потерпел неудачу.
Все засмеялись, но Касс слышала только звук передвигаемого стула. Элизабет Шеридан немного развернула стул так, чтобы его веерообразная спинка скрывала ее от взглядов Дэва. Теперь она сидела лицом прямо к Касс.
Ньевес вернулась, трепетно держа на вытянутых руках сверток, и с волнением наблюдала, как Дэв разворачивает его и извлекает на свет красивую классическую испанскую гитару, пробует струны, настраивает.
— Просто замечательно, — похвалил он Ньевес.
Она чуть не подпрыгнула от радости и воскликнула:
— О, тебе понадобится подставка для ног!
Она принесла низкую скамеечку и с благоговением поставила ее у ног Дэва. Он одарил Ньевес новой улыбкой, от которой она снова вспыхнула.
— Отлично, — проговорил Дэв. — Что бы вы хотели послушать?
— Ну конечно, что-нибудь испанское! — воскликнула Матти. — Одну из этих прелестных цыганских песен.
— Такую?
Дэв заиграл, отстукивая ритм ударами пальцев о корпус гитары.
— Да, это то, что надо. — Матти тоже начала прищелкивать пальцами.
У всех заблестели глаза, ноги отбивали ритм.
— Какой талантливый человек, — тихо прошептал Харри Элизабет. — Если он не сможет делать фильмы, то всегда заработает на жизнь, выступая в концертах.
Элизабет ничего не ответила.
— Это было чудесно, — сказала Хелен, когда смолкли аплодисменты. — Но не сыграешь ли ты что-нибудь из этих прекрасных печальных вещей… Забыла, как они называются.
— Soleares, — ответил Дэв.
— Да. Пожалуйста, Дэв.
Ее большие глаза и грустная улыбка говорили лучше слов.
— Для тебя — все, что угодно, — сказал Дэв, и Хелен наградила его пламенным взглядом.
Когда первые заунывные, протяжные звуки гитары полились в мягком теплом воздухе — кристально-прозрачные, повисая на мгновение, прежде чем раствориться в пространстве, Касс явственно ощутила ответный трепет Элизабет. Ей стало дурно. Словно Дэв играл на ней, Элизабет. Звуки лились, полные печали и тоски, гитара страстно содрогалась, глаза закрылись, а сигары бесполезно дымились в замерших пальцах. Но Касс сидела, напряженно выпрямившись, не спуская глаз с Элизабет. Хотя та отодвинула стул в тень пуансеттии, лунный свет пробивался сквозь густую листву и освещал ее лицо. То, что увидела Касс, заставило ее прикусить губу, чтобы не закричать.
Элизабет исчезла, превратившись в незнакомое существо. Касс с трудом верила, что это завороженное,
И все могли это увидеть. Но когда Касс быстро огляделась по сторонам, она поняла, что никто ничего не заметил: все сидели с закрытыми глазами. Кроме Дэва.
А он снова смотрел на Элизабет. Потом с еще большим ужасом Касс увидела, что Дэв передвигает стул так, чтобы сидеть прямо напротив Элизабет. Касс хотелось крикнуть Элизабет: «Нет! Нет! Не смей так смотреть!»
А Дэву: «Не заставляй ее так смотреть!» Она так привыкла к мысли о бесчувственности Элизабет, что этот мощный эмоциональный ответ заставил ее отпрянуть, как будто она заглянула во что-то глубоко личное.
Несмотря на грубоватую внешность, Касс умела тонко чувствовать. Тот же внутренний радар, который предупреждал ее о приближавшейся опасности, сообщал ей о том, что чувствует другой человек, но до сих пор она ни разу не ощущала, чтобы от Элизабет исходило что-нибудь, кроме прохладного ветерка. За то время, что они вместе работали и разговаривали, Касс, сама того не ведая, попалась в ловушку. Она восхищалась работоспособностью Элизабет, умением приспосабливаться к обстоятельствам, и эти качества вызывали в ней самые теплые чувства к Элизабет. То, что она не получала ответного тепла, ничуть не умаляло эти чувства. Вот это работник! Вдвоем они весь мир перевернут. Она ощущала душевный подъем, жизнь приобрела остроту.
И когда с помощью осторожных, но точно рассчитанных вопросов она выяснила, что ни в жизни, ни в душе Элизабет нет ничего, что могло бы оторвать ее от дела, теплота превратилась в жар. По ее мнению, это было идеальное партнерство: две независимые женщины с сильной волей, которым нет дела до мужчин, сосредоточившие все силы и энергию на работе и на том, чтобы довести ее до конца.
Она думала, что они представляют собой силу, с которой следует считаться. Их совместные усилия направлены на одно — на процветание Организации.
Теперь она могла лишь тупо созерцать осколки своих мечтаний. Дэв Локлин в своем амплуа. Но Элизабет! Элизабет Шеридан! Нет, это невозможно… Ей хотелось заплакать. У Элизабет был иммунитет к мужчинам. Она никогда не говорила ни о мужчинах вообще, ни о ком-то одном. Даже когда Касс как-то сказала в шутку:
— Ты понимаешь, что управление Организацией — это работа на всю катушку? Если ты подумываешь о замужестве и детях…
— Нет, — ответила Элизабет, — это не для меня.
— Это сейчас, но кто может с уверенностью говорить о будущем? — возразила Касс для полной уверенности.
— Я могу, — твердо сказала Элизабет и повторила:
— Это не для меня.
— А почему? — непринужденно поинтересовалась Касс. — Ты не любишь мужчин?
Она встретила бесстрастный взгляд зеленых глаз.
— Что такого может сделать для меня мужчина, чего я не могу сделать сама?
Что означает, победно подумала Касс, ничего!