Неотразимый дикарь
Шрифт:
Софи коснулась рукой покрасневшей от слез щеки сестры и тихо спросила:
— Что с тобой, Памми? Я никогда не видела, чтобы ты так горько плакала, даже когда умерла мама.
— Я не могла себе этого позволить, — смутилась Памела. — Мне нужно было быть сильной… ради тебя.
— Ну, успокойся, дорогая, — проворковала Софи, снова ласково гладя сестру по голове. — Давай теперь я буду сильной ради тебя.
Сочувствие сестры вызвало у Памелы новый поток горьких слез, которые словно прорвали плотину ее долгого молчания. Она рассказала сестре о том, что
— Так, давай посмотрим, все ли я правильно поняла, — пробормотала Софи, мягко гладя сестру по голове. — Пока Коннор был опасным преступником, и за него было обещано немалое вознаграждение, он мог в любой момент подвести себя и тебя под виселицу. Но тебя это не смущало, и ты готова была выйти за него замуж. Но теперь, когда он превратился в состоятельного аристократа, который может дать тебе все, о чем только можно мечтать, ты отшвыриваешь его от себя, как старый башмак.
Памела кивнула, потом отрицательно покачала головой, потом снова кивнула.
— И все это потому, что ты сама невероятно благородная и бескорыстная. И чтобы доказать это, ты готова отказаться от собственного счастья и сделать несчастным его.
Памела медленно подняла голову и посмотрела на сестру.
Софи сморщила свой хорошенький носик.
— Разве ты не понимаешь, Памела, что Коннор — это лучшее, что было в твоей жизни? Ради него ты должна стать эгоисткой и захотеть добиться того, чего хочешь для себя. И, судя по звукам, доносившимся до меня из-за дверей твоей спальни почти каждую ночь, могу сказать, что хочешь ты именно его, Коннора.
— Ну конечно, он мне нужен как воздух! Как сама жизнь! Но я не гожусь в герцогини.
— Памела, дураку ясно, что он тоже обожает тебя, и ему все равно, принцесса ты или простая молочница. И потом, — добавила она твердо, — если ты не выйдешь за него замуж, то это сделаю я. — На ее губах появилась мстительная улыбка. — Пусть это послужит уроком несчастному кузену Криспину.
Она встала, зевая и потягиваясь, словно маленькая грациозная кошечка, и отправилась в свою комнату.
— Если тебе удастся вернуть его сегодня в свою постель, постарайтесь не будить меня. Мне просто необходимо как следует выспаться.
Когда сестра ушла, Памела кое-как встала на ноги и внезапно почувствовала радость от того, что можно быть эгоистичной, жадной и думать только о себе и о том, чего ей хочется. Ей хотелось Коннора. Сейчас же, в собственной постели и навсегда, на всю жизнь…
Она стремительно пошла к дверям, но вдруг ахнула и остановилась, увидев свое отражение в зеркале.
В глубине души Коннор знал, что в бальном зале он будет не один. И все же он вошел туда и остановился перед портретом женщины, которую всегда знал как собственную мать.
Сидевший в инвалидном кресле герцог смотрел не на портрет. Он разглядывал
— Как жаль, что я не знал ее такой, — тихо сказал он. — Она выглядит такой спокойной и умиротворенной, никакой тревоги и волнения в глазах.
— По поводу вашей супружеской верности, например?
Герцог захлопнул крышку медальона.
— Возможно, она даже заплатила старухе из Стратепи, чтобы та всем рассказывала о ее смерти. Она была очень умной женщиной. — Загадочная улыбка тронула губы герцога. — Слишком умной для меня. Она для себя решила, что ей нужно бесследно исчезнуть, чтобы иметь возможность спокойно начать новую жизнь под другим именем, с другой семьей, с другим мужем…
— Хорошим мужем, — уточнил Коннор. — Во втором браке она родила дочь, мою сестру Катриону.
— Значит, она была счастлива?
Коннор кивнул.
— Она постоянно улыбалась и все время что-то напевала.
— Я рад за нее. Я всегда хотел, чтобы она была счастлива, и очень жаль, что я оказался не тем человеком, который… сделал ее по-настоящему счастливой.
Герцог замолчал и задумался, теребя в пальцах медальон.
— Но знаешь, — продолжил он после паузы, — ведь когда-то она меня тоже любила.
— Конечно, любила, иначе вы бы не могли разбить ей сердце.
— Как она… умерла?
Коннор мгновенно вспомнил страшную сцену ее самоубийства и с трудом выдавил:
— Она бы назвала это достойной смертью.
Оба замолчали, глядя на портрет прелестной молодой женщины, которая сыграла решающую роль в их жизни — своим присутствием и своим отсутствием. Коннор первым нарушил молчание:
— Кажется, я достойный сын своего отца — Памела уходит от меня.
Герцог посмотрел на него с неподдельным испугом.
— Нет! Не отпускай ее от себя!
— Как я могу остановить ее? — отчаянно покачал головой Коннор. — Если бы мы были сейчас в Шотландии, я бы просто-напросто увез ее силой и заставил выйти за меня замуж под дулом пистолета. Потом приковал бы к постели до тех пор, пока она не смирилась бы со своей участью. Но что я могу сделать здесь, в вашей цивилизованной Англии? Запугать ее? Пригрозить судом за нарушение договора о помолвке?
Герцог ухватился руками за подлокотники кресла и медленно поднялся на ноги. Коннор с изумлением наблюдал, как он неуверенными шагами шел к нему. В его глазах блестели слезы. Наконец он приблизился настолько, что смог положить руку сыну на плечо.
— Не повторяй моих ошибок. Не позволяй гордыне встать на пути твоего счастья. Не надо запугивать ее или угрожать судом. Просто люби ее.
Памела сидела на пуфике перед туалетным столиком и усиленно пудрилась рисовой пудрой, недовольно разглядывая свое отражение в зеркале. Она никогда не умела красиво плакать, как это делала Софи, и теперь, после долгих рыданий, ее лицо покраснело и опухло.
Вот уже почти полчаса она пыталась привести себя в порядок, но у нее ничего не получалось. Что ж, если Коннор любит ее, то пусть любит всякой, и опухшей тоже.