Неожиданность
Шрифт:
— Не бился с ними ни разу. Ведьм в Переславле извел, а с черными волхвами и не сталкивался даже. Поговаривают есть белый один, прячется где-то на Посадах, но очень слабенький: лечит плоховато, о будущем врет. Так что помочь не могу.
— А что за волхвы, которые к Иисусу пришли? Какие-то другие, чем сейчас?
— Там дело темное. Вначале их истолковывали как персидских магов и кудесников, потом астрологов с разных земель, затем царей из других государств. Мне ближе истолкование про астрологов — они тоже почитают Господа нашего и колдовством себя не
Считалось что их было двенадцать человек, потом, видимо по количеству даров, сократилось до трех.
— А что за дары были? Золото, серебро, а что третье? Самоцветы, как ты нам сейчас даришь?
— Да, сын мой, говорил мне Николай, что ты от веры нашей далек, но не думалось, что настолько. Волхвы принесли золото, ладан и смирну.
— Ладан знаю, его в любой церкви полно, а смирна это что такое? Тоже дешевенькое что-нибудь?
— Сейчас у нас совсем не тот ладан, что был тысячу лет назад. Ладан тех времен ценился дороже золота. Смирна, или как ее сейчас зовут мирра, тоже была недешева. Ей освящали на царство, отсюда идет выражение «помазанник божий». Простых людей при крещении обрабатывают миром.
— Отсюда идет выражение «одним миром мазаны»? — обрадовался я, услышав что-то знакомое.
— Да. Только миро и мирра не одно и тоже. Мирра — это смола растения, а миро приготавливают священники — варят его из белого вина, причем берут его чуть не половину, из мирры и еще сорока всяких добавок. Протоиерея спроси, он в этих делах самый умелец — большим храмом командует.
А совет я тебе могу дать только один, — тут Ефрем сделал значительную паузу.
— Молиться почаще, отче?
— Протоиерей пусть молится, в нем святости немеряно, а ты думай побольше, соображай! — жестко сказал митрополит. — За этим ты в поход этот послан! А теперь иди, улаживай остатние дела. Коней, провизию, перса через час доставят. Деньги сейчас помогут отнести. Оставь меня, заморился я что-то…, — и старичок уснул прямо сидя.
Я не стал его тревожить, вышел в коридор. Подскочил Николай.
— Сомлел епископ?
Я кивнул.
— У него в последнее время это часто, — сообщил подошедший к нам степенный священник, — стареет прямо на глазах. Еще недавно таким соколом был, а теперь уж и не лечит, ослаб.
— Может на топчан его перенести? — спросил протоиерей.
— Нельзя — проснется сразу, потом болеть будет. Пусть посидит, отдохнет от этой свары боярской. А мы отойдем в сторонку, чтобы ему не мешать.
Прикрыв дверь, отошли.
— Он тебе все объяснил? — поинтересовался местный соратник митрополита.
— Сказал лошади и провиант через час, еще перса в помощь даст. Монету сейчас нам помогут утащить.
— Все верно, ничего наш святой человек не забыл. Может еще вам чего потребно?
— Велено нам половину дороги идти по безводной степи, бурдюками бы для воды разжиться.
— Это будет. Сейчас идите на двор, чернецы деньги вынесут.
И мы ушли. На дворе нас поджидали Матвей и Богуслав, остальные уже ушли.
— Ловко ты Двурукого осилил! — похвалил я ушкуйника. —
— Я-то горазд, а Двурукий умелей меня гораздо, — произнес задумчиво Матвей. — Зачем ему было бой прерывать, ума не приложу.
— А затем, — пояснил подошедший Кузьма, — что я этих мерзких шлюх терпеть не могу и избавлять их от заслуженного наказания не собираюсь. Сам так же недавно в Киеве влетел: привязался там к одной, жениться уж хотел, а она, стервь, загуляла. Узнал, озлился и зарубил ее левой рукой. Теперь вот в Царьград еду, там говорят сильные бойцы нужны, и платят очень хорошо.
Хватать и волочить его в Тайный Приказ ни у кого и мысли не возникло. Порубал стервь, значит порубал, и что из того? Дело-то житейское.
— А зачем же ты ввязался в этот Божий Суд? — спросил Матвей.
— Так Нездиничи эти, подлюки редкие, набрехали, что боярыню оговорили ни за что, хотят от деток отлучить и из дома выгнать. Я и взялся постоять за правое дело и за очень достойное вознаграждение. А как послушал про ее дела хорошие, всю душу злобой свело! И отказаться нельзя — Суд перенесут, а бойца другого выставят. Вот я и решил повозиться для вида, а потом сдаться.
— Я бы так не смог, — признался ушкуйник, — а вдруг подумают, что струсил.
— Эх ты, молодо-зелено, — усмехнулся Кузьма, — а я уж староват свою смелость доказывать. Тем, кто обо мне слыхал или в деле меня видел, одного имени моего достаточно. Кто не слышал, до тех мне дела нету. А в общем, мне на чужое мнение наплевать — я сам о себе и о своей смелости все знаю, этого достаточно.
Матвей глядел на собеседника с немым обожанием — он нашел свой идеал бойца и человека.
— А ты в схватке тоже очень хорош, — оценил нашего орла Двурукий, — но как-то еще не отшлифован, не доведен до ума. Ты же заметил, что я тебя мимо себя пропускаю, второй рукой вдогонку не рублю, особо не ускоряюсь?
Ушкуйник покивал.
— Хотя бы еще годок тебе отточить умение при хорошем учителе, цены бы тебе не было.
Я так по юности византийца Димитрия встретил, он в Киеве княжеских дружинников обучал. Вот тот из бойцов боец был! Меня как раз в младшую дружину взяли, так он со мной отдельно занимался. Полгода провозился, и тут ему весточка из дому пришла — неладно что-то там было, Димитрий и уехал. А ведь я и до него моим отцом, тоже двуруким, очень хорошо обучен был.
Я чего подошел-то к вам — вы, говорят к морю идете?
Тут Кузьма повернулся ко мне, безошибочным чутьем найдя главаря этого похода.
— Мы не идем, а едем на очень хороших лошадях. Сейчас нас торопят, поэтому последние 350 верст до Крыма добираться будем по сухой степи. А с собой много воды не ухватишь.
— Вот и возьмите меня с собой, — сделал неожиданный вывод знатный боец. — Я могу по три — четыре дня не пить, особо не загорюю.
— На себя-то мы тоже по две — три фляги ухватим, нам и хватит, — начал объяснять я, — а вот лошади пьют ведрами. На всякий случай берем с собой человека, в степи воду искать.