Непереводимое в переводе
Шрифт:
И еще из области непонятного. Компания останавливает такси, и «шоферу, что называется, сразу соленого огурца захотелось»2; читателю подлинника ясно, что речь идет о пьяных, но одного соленого огурца явно недостаточно, чтобы это понял иностранец. «И загрустил оболваненный под нуль и с метлою в руках., хулиган»3. И здесь все непонятно; зарубежному читателю не скажет ничего ни стрижка, ни метла (кстати, в болгарском языке и нет точного соответствия, а метла значит «веник»), если не знать обычного для Советского Союза возмездия за мелкое хулиганство.
Внеязыковым элементом является и язык жестов, или жестовый язык4. У разных народов один и тот же жест может обладать неодинаковым, а иногда и прямо противоположным значением,
От настоящих реалий все это отличается тем, что определенные средства выражения не закреплены за отдельными жестами — они обозначаются самыми разными словами и словосочетаниями, описаниями ситуации, часто без каких-либо разъяснений: пишущий считает, что его читателю это должно быть ясно. «Во парень! — прошептала Сонечка, показывая большой палец..»1 (Разрядка наша — авт.) На Западе поднимают большой палец, когда хотят остановить машину (авто-стоп), а русский — иллюстрируя фразеологизм на большой палец (или, напротив, жест является референтом ФЕ?).
А вот еще элемент невербального языка. Доктор нашел, что Наташе пошло на пользу последнее его лекарство и что «она очень посвежела»; графиня, услышав это, «посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную»2. «Поплевала» не значит плюнула» (если не через левое плечо) — плюют с досады, а поплевать можно против сглазу (ср. «—Тьфу, тьфу, не сглазьте,., суеверно сплюнул через плечо адмирал»3).
Как передавать все эти приметы и традиционные для данного народа жесты и реакции? Нос чешется — в рюмку смотреть (у болгар — злиться будешь); чешется левая рука — деньги получать; горят уши — кто-то сплетничает о тебе; вопрос «в каком ухе звенит?»; забыв что-либо, вернуться — дурная примета; сидеть в комнате в шляпе — неприлично; прийти в дом, где есть дети, с пустыми руками — не принято и т. д.
Будучи элементами традиционного поведения определенного народа, отражающими его национальные черты, такие ситуативные реалии должны найти свое отражение и в переводе: если опустить и/или исказить и/или не разъяснить их, то читатель не сможет получить верного представления о произведении или истолкует его для себя, в своем национальном ключе.
Несмотря на яркий национальный, а иногда и временной колорит, ситуативные реалии, в отличие от лексических, сравнительно легче поддаются переводу, так как их передача не связана с необходимостью сохранять какую-нибудь форму. Трудность заключается, во-первых, в их распознавании (нередко переводчик приписывает
1 X а ч атур я н - № 'Реалия и пёреводимость.—МП, 1972, 9,
с. ,57—58. .'.... .. . ..
2 И, 7.XII.1974.
3Моралевич А. Варианты.
– -Кр., 1975, № 5, с. 7. 4 Его относят к невербальным, <чнемым» языкам; см, Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Указ. еоч. Изд. 2-е. с. 145.
334
'Очеретин В. Указ, соч., с. 22. "Толстой Л. Н. Собр. соч. Т. 6, с. 85.
3 Словарь русского языка под ред. С. И. Ожегова. В 4-х томах. 'М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1959 (см. «сглазить»).
;335
данному народу привычки и обычаи, которых у него нет) и, во-вторых, в умении подыскать наиболее лаконичную форму, в которую и заключить объяснение или намек на сущность дела. Если сравнительно просто дать читателю понять, что хочет сказать персонаж, глядя с сожалением
'Некрасовы. А. Сочинения. Т. II, с. 35. 2 Кр., 1976, № 1, с. 12.
336
В отношении всех реалий, в том числе и ситуативных, отражать национальное своеобразие в принципе надо. Скажем, при переводе рассказов Гоголя все ведьмы должны быть переданы с характерными для украинского фольклора атрибутами. Нельзя, переводя с турецкого языка, написать «мой турецкий друг кивнул» в значении «согласия», потому что, выражая согласие, турок не кивает: либо он выразит это характерным для его национальности путем, либо, в худшем случае, нейтрально (мой турецкий друг «согласился», «не возражал», «принял»), либо он не турок.
И тут опять встает вопрос, что делать в случаях, когда у автора гурок кивает? Переделать кирок на покачивание головой? Или передать нейтрально « согласился»? Или оставить как есть? Эти вопросы особенно важны, когда дело касается быта и культуры страны ПЯ. Если автор— современник переводчика, все вопросы решает он сам. Если же нет, то переводчик, прежде чем принять какое-либо решене, должен учесть: действительно ли это ошибка? А, быть может, наш турок знаком с европейскими обычаями, в частности с обычаями своего собеседника, или подражает ему? Если же это в самом деле промах, а особенно при описании действительности страны ПЯ, то, пожалуй, исправить его можно — тактично, ненавязчиво, нейтральными средствами, чтобы не подводить автора, себя и, что важнее, чтобы не искажать жизненной правды.
Но и когда промахов нет, не все и не всегда можно передавать как есть. Нередко ситуативная реалия носит такой характер, что у читателя перевода возникают не те ассоциации, которых автор ожидает от читателя подлинника. Цитируя А. Нойберта, А. Д. Швейцер 1приводит его пример о переводе на арабский язык строки из сонета Шекспира, где «летний день ассоциируется с понятием красоты», и отмечает, что у арабского читателя летний день и красота несовместимы и лето нужно заменить весной: для араба лето связано со зноем и, следовательно, приятных ассоциаций не вызывает. С этим можно согласиться, но лишь при условии, что речь идет о сравнении, т. е. о понятии, близком к устойчивым единицам. А будь это обычное описание прекрасного летнего дня, каковы бы ни были температурные различия, переводчик не имеет права делать скидок на температуру. Приблизительно