Непобедимый эллин
Шрифт:
– Мне две! – с энтузиазмом крикнул Геракл, которому наглый эллин очень понравился.
– Но, мой друг! – возмущенно воскликнул торговец, глядя на густую шевелюру героя (свой «львиный» капюшон Геракл в тот момент откинул). – Тебе вовсе не нужна моя чудодейственная мазь…
Что ж, во всяком случае, парень был честен.
– Хотя… – тут же поправился незнакомец, – может быть, ты в парике?
И он с надеждой поглядел на сына Зевса. Геракл от души рассмеялся.
– Тебя как зовут, проныра?
– Пифас! –
– Пифос? – не веря своим ушам, переспросил Софоклюс.
– Нет, Пифас, через «а», – слегка обиделся эллин.
– Мой друг очень сильно хочет выпить, – тут же пояснил покрасневшему Пифасу Геракл, – и ему везде мерещатся винные пифосы.
– Неправда! – возразил историк.
– Слушай, Пифас, – Сын Зевса добродушно рассматривал торговца. – А зачем ты пытаешься надувать добропорядочных фракийских граждан?
– Кто? Я? Надувать? Да вы что! Моя мазь самая что ни на есть настоящая!
– А ну покажи! – потребовал сын Зевса.
Пифас показал.
Геракл осторожно понюхал глиняную баночку, потрогал содержимое пальцем, лизнул.
– Так это же обыкновенная грязь!
– Лечебная грязь! – добавил Пифас.
– Я бы совсем не удивился, если бы ты оказался иудеем, – усмехнулся Геракл.
– Нет, я эллин! – гневно заявил торговец. – И к тому же большой специалист по диковинным животным.
– А это как?
– Вы слышали, скажем, о таком ужасном монстре, как тигровая лягушка?
– Нет.
– Так вот, я о ней всё знаю!
– Например?
– Ну, то, что она посевы хвостом топчет и гадко так поет по ночам.
– Лягушка с хвостом? – не поверил Софоклюс. – Слушай, парень, а ты случайно приехал не с Аргоса?
– Нет, – удивился Пифас, – я прибыл из Калидона.
– Гм… – скептически хмыкнул историк. – Ну, предположим, ты нам не врешь. В таком случае как же ты совмещаешь торговлю целебной грязью и изучение диковинных животных?
– Очень просто, – дерзко ответил находчивый эллин. – В последнее время во Фракии сильно расплодились ежи-летяги.
– Кто расплодился? – Брови у Геракла полезли на лоб.
– Ну… летающие ежи. Очень редкий подвид. Лазят по деревьям, особенно по яблоням, грибы собирают и при этом очень часто нападают на людей.
– Да ну?!
– Клянусь Олимпом! И что характерно, по не установленной пока причине ежовой агрессии подвергаются преимущественно греки, страдающие частичным или полным облысением.
Софоклюс испуганно потрогал свою плешь.
– Лично я как специалист считаю, что ежей-летяг привлекает неизменный блеск лысины, – продолжал увлекшийся темой Пифас. – Возможно, они рассматривают идущего мимо дерева лысого человека как идеальное место для посадки. Можете себе представить, какие ощущения будет испытывать такой прохожий, когда ему на голову спикирует маленький колючий шар.
Геракл
Понятно, никто не знал, что диковинных зверей Пифас элементарно выдумывает, играя на врожденном суеверии наивных сородичей. Отдельные болваны даже золото ему платили за всяческие спасительные средства.
– Ежи-летяги – это, конечно, интересно, – после некоторых раздумий произнес Геракл, – но нас с Софоклюсом больше интересуют ишаки Диомеда.
Ишаки Диомеда не были выдумкой Пифаса, и потому парень лишь разочарованно махнул рукой.
– Эка невидаль, и что в них диковинного, в ишаках этих? Маленькие, кривоногие, полосатые. Полоска черная, полоска белая. Прямо в глазах рябит, когда они по загону бегают. Зачем они вам?
– Нужны! – уклончиво ответил сын Зевса.
– Нет ничего проще, – улыбнулся Пифас. – Идите в лес за город, там сейчас проходит ежегодный конкурс фракийской самодеятельности. Приз победителю два отличных племенных ишака.
– А что означает «конкурс фракийской самодеятельности»? – страшно оживился Геракл.
– А вы умеете, к примеру… петь? – в свою очередь поинтересовался специалист по невиданным зверям.
– О нет, только не это… – тихо простонал несчастный Софоклюс.
Распрощавшись с Пифасом и купив у него (для Софоклюса) пару баночек с целебной (антиежовой) мазью, наши обаятельные герои устремились к месту проведения ежегодного конкурса фракийской самодеятельности.
На возведенном посреди леса помосте уже выступали соревнующиеся.
Несколько греков в самодельных театральных костюмах разыгрывали драматическую сцену «Зевс уличает Геру в измене».
Актер, исполнявший роль Громовержца (огромный черный двухметровый эфиоп), хмуро взирал на возлежавшую на бутафорском ложе дряхлую старуху, неумело загримированную под семнадцатилетнюю красавицу.
– Молилась ли ты сегодня на ночь, Гера? – басом вопросил «Зевс», зловеще шевеля сплюснутым негроидным носом.
– Нет-нет, конечно, не молила-а-а-ась… – взвыл стоявший на заднем плане сцены хор подвыпивших рапсодов.
«Зевс» дернул головой и очень нехорошо посмотрел на хористов, что несколько противоречило правилам театральной постановки.
– Душить или не душить? – горестно вопросил он, обращаясь к многочисленным зрителям. – Вот в чем вопрос…
– Душить, душить… – нестройно пропел хор.
– Конечно, душить! – благожелательно кивнул на Олимпе настоящий Зевс, ища под троном куда-то запропастившийся молниеметатель.
– О, горе мне! – зарыдал чернокожий.
– Душить, душить… – всё не унимался хор.