Непобеждённые. Баллады о Солдатах…
Шрифт:
– Ну вы меня что, за алкаша принимаете, соколы? Сырок зачем?
– Пусть будет!
Достав из классного шкафа пустой, но чистый стакан, учитель наполнил его. Спокойно выпил, подождал, откусил яблоко, налил и выпил снова.
– Ну как?
– Вы о чём, дети лейтенанта Шмидта?
– А расскажите, как фашисты Вам ногу прострелили!
– А вдруг не фашисты, может свои по-пьяни?
– Ростислав Георгиевич, расскажите…
– Ну, соколы мои, сами виноваты. Слушайте…
Вырос я в простой семье. Родители любили меня и воспитывали по-старому: в уважении к личности, любви к книгам, истории Отечества, умению слушать и слышать музыку. Do you undestend, comrads?
– Yes, of course!
– Ты смотри, смышлёные дети попались.
Ну в общем, в армию я был призван в 17 лет в марте 1942
– Немец, что ли? – поинтересовался Сергей Катюхин.
– Австриец, мон шерр, австриец. У тебя по географии что, мой юный друг?
–Ну так, в общем…
– Понятно. Зарубин, подтяни своего любознательного приятеля, а то девки засмеют – в глазах учителя появились весёлые огоньки и, кажется, его боль начинала отступать.
– На чём мы остановились?
– На женщинах, натёртых до зеркального блеска.
– Ну да, ну да. С тех пор моей мечтой стало хоть одним глазком увидеть Австрию, Вену, реку Дунай и послушать вальсы Штрауса. И невдомёк мне, молодому, что фильм снят в Америке, в Голливуде и лес в кино был не настоящий и река не Дунай. Чтобы хоть на чуточку приблизить свою мечту, стал я захаживать к знакомым нашей семьи, у которых имелся старый рояль и сначала одним пальцем, а затем несколькими, учился играть на этом величественном инструменте. Слухом меня родители не обидели и через год я вполне сносно по памяти исполнял пару венских вальсов Штрауса из этого фильма. У нас сегодня какое число?
– 12 апреля, день космонавтики.
– Да, други мои, поистине мистика и акустика!
– Чего?
– А того, лекари и защитники мои, что именно в этот день, только в 1945 году, именно в сказочной Вене – столице Австрии – и прострелили мне ногу всего за день до освобождения этого славного города вальсов.
– Да ладно, так не бывает!
– Оказывается, бывает. Ну, слушайте. На тот момент мне было 19 и я был гвардии сержантом, командиром отделения первого стрелкового батальона 301 гвардейского стрелкового полка 100 гвардейской стрелковой дивизии 2 Украинского Фронта. Фу-у, еле выговорил. С 5 апреля мы начали штурм города. Указание Командующего фронтом было строгое – столицу Австрии, этот город-музей, состоящий из дворцов, театров и ратуш (церквей по-нашему) брать щадяще – сильно, но нежно, лишних разрушений не допущать. Ну и как щадяще – фрицы-австрийцы бились насмерть. Адольф Гитлер объявил Вену "городом-крепостью". Битва за столицу была жестокая. Нашей армии противостояли лучшие силы врага – танковые дивизии войск СС, офицеры венских военных училищ, моряки, мобилизованная городская полиция и согнанные под угрозой расстрелов отряды «фольксштурма» – вооружённое гражданское население. Бои велись за каждый дом. 10 апреля мы уже завладели центральными кварталами города и отбросили врага за Дунайский канал.
12 апреля моё отделение преследовало уходящую группу бойцов СС по одной из центральных и похоже, очень дорогой, улице Грабен. Рассказывали, что в древности на этом месте был древнеримский оборонительный ров (слово Graben и значит «ров»). Пока мои бойцы гнали по пыльной и грязной мостовой эсэсовцев, я разинув рот пялился на стоящую посреди пешеходной зоны «чумную колонну» –
– Рост, командир, помогай! – это Николай Комаров, гвардии сержант, вывел меня из ступора.
Фашисты, взбивая фонтаны пыли своими коваными сапогами и стуча ими как лошади, ломились по широченной улице. Впереди нарисовался неработающий фонтан с широким многоугольным бассейном на нескольких каменных ступенях. В центре бассейна на постаменте расположилась статуя какого-то кудрявого мужика с посохом, завёрнутого в тогу.
– Во что?
– В тогу, Сергей. Ну, для тебя лично – в простыню…
– А, понятно!
– За его ногу цеплялся какой-то каменный голый толстый мальчуган, тоже кудрявый. И морды львиные по всем сторонам постамента! Наверное, в мирной жизни это выглядит красиво, но сейчас за бассейном этого кудрявого мужика спрятались два дюжих эсэсовца. Остальные ломанулись через выбитые парадные двери в шикарное, но закопчённое, старинное здание с лепниной, балюстрадами, балконами и террасами. А мы залегли напротив за опрокинутыми крепкими столами уличного кафе.
– Шеф, сейчас мы их выкурим! – Комаров держал в руке пустую пивную бутылку толстого тёмного стекла.
– А бир где?
– Бир здесь, командир! Николай довольно погладил себя по брюху.
– Да как ты…
– Спокойно, командир! Щас усё будет. Гляди!
– Ахтунг, брандкугель!!! – дико заорал он, размахнулся и метко швырнул бутылку в статую кудрявого мужика. БАЦ!!! Бутыль лопнула, брызнув россыпью осколков.
– А-А-А!!! Оба эсэсовца разом вскочили и попытались вломиться в разбитую дверь здания, но получили вдогонку автоматную очередь, одну на двоих. Им хватило. Два тела в строгих чёрных мундирах упокоились у заветных дверей особняка.
– Ты что кричал-то?
– Берегись, говорю, зажигательная граната.
– А вот оно что. Занятно.
– Что тут у вас? – на звуки стрельбы к нам подбежали остальные бойцы моего штурмового отделения.
– В здании напротив зашли четверо эсэсовцев. Комаров – остаёшься на месте, страхуешь нас. Особо не высовывайся. И чтобы без пива.
– Обижаешь, начальник!
– Остальные – за мной перебежками слева-справа по одному – марш!
Варламов на всякий случай дал очередь по высоким стрельчатым окнам третьего этажа, что подслеповато смотрели на улицу пустыми без стёкол глазницами оконных проёмов. А мы уже были в вестибюле особняка. Пол, выложенный большими разноцветными плитками, дорогие плюшевые кресла, лежащие на боку, огромная картина в дорогой раме, криво висящая на стене, изображающая какую-то лохматую собаку с красным ошейником – всё это видел лишь мельком, сердце глухо бухало в груди и гнало вверх, выше, по лестнице с мраморными ступенями, чёрными коваными перилами и огромными разбитыми зеркалами на лестничных проёмах; туда, где цокают подковки на эсэсовских сапогах, гнало, чтобы очистить этот райский дворец от фашистской нечисти!
Один из бойцов подкрался к резным дверям второго этажа, ведущим, вероятно, в очередной роскошный кабинет, снял с головы пилотку и повесив её на ствол автомата, медленно приоткрыл дверь и осторожно, на уровне головы слега выставил пилотку в дверной проём. Тихо! Он опустился на колено и чуть заглянул в двери.
– Чисто! Командир, куда дальше?
– На третий этаж. Двое – по коридору налево, двое – по коридору на право. Смыкаетесь одновременно. Вперёд!
– Двое – контролируете центральную лестницу. Чуть выждете – и вперёд, зайдя на этаж, расходитесь в стороны навстречу парам. Далее – в том же порядке.
– Понятно, командир!
– Я страхую здесь. Вперёд!
Бойцы легко взбежали на третий этаж и затихли. А я заглянул в приоткрытую дверь и … обомлел!
Огромный белый зал со стрельчатыми окнами от пола до потолка! Одна из стен полностью зеркальная и кажется, залу нет конца! Витиеватые золочёные люстры, ровным рядом спускающиеся с высокого потолка. Роскошные застеклённые филёнчатые двери с полукруглым верхом распахнуты и ведут на веранду с каменной балюстрадой, нависающей над мостовой на высоте не менее 5 метров. Колышутся гигантские когда-то белоснежные занавеси и чудом сохранившиеся золочёные шторы. А в центре зала – я потряс головой и потёр глаза кулаками – в центре зала стоял белый рояль.