Неподвластный феномен
Шрифт:
Но «Мишка» не поднялся и куда-то делся.
Радий испытал прилив дурноты, когда Таша и Юлиан взялись за руки. Жест был невинным, почти детским, но океанолог всё равно ощутил, как мир делает сальто и приземляется на сломанные ноги и битое стекло. Слова сорвались с языка раньше, чем мозг успел его прищучить.
– А я вот что изобрел на ходу. Мы должны исследовать воронку на вертолете.
– Не смей, Радий. Даже не вздумай! – Глаза Таши широко распахнулись. – А если тебя там прихлопнет, словно докучливую муху? Ты ведь
Радий прекрасно ее расслышал, особенно про мух и жужжание. Но смотрел он только на Шемякина: тот вот не жужжал и даже не потирал лапки.
– Мои исследователи, твой вертолет, Стас. Ну что, по рукам, подельничек?
Капитан заинтересованно взглянул на Горынина:
– Что скажешь, Петь? Стоит втягиваться в авантюру этого товарища? Как по мне, разводилово какое-то.
– Скажу, что диаметра воронки хватит на флотилию вертолетов, если я правильно оцениваю расстояние.
– А ты правильно оцениваешь расстояние?
– Безусловно.
– Что ж, хорошо и даже замечательно. – Шемякин с непроницаемой улыбкой посмотрел на океанолога. – Мой ответ – нет. Это слишком опасно.
– Черт возьми, Стас! Тебе что, лоб напекло?! – вспылил Радий. – Не будь таким тупицей! Мы научно-исследовательское судно! За тем сюда и прибыли – рыть землю носом! Или воду, как в нашем случае. Могу тебе хоть расписку дать о том, что беру ответственность на себя. Ну, дать?
Горынин, переложив пульт управления под мышку, заметил:
– Я, вообще-то, готов к полету, если что. Но расписку хрен дам.
Капитан вздохнул. Это было самое горестное, самое безнадежное расставание с воздухом. Посмотрел на Ташу.
– Только ты в силах отговорить этого упрямца. А я, пожалуй, умываю руки.
Но Радий и Таша знали, что к согласию им не прийти.
Ни в этой жизни, ни в следующей.
4.
В каюте, некогда принадлежавшей чете Имшенецких, было шумно. И если Радий складывал вещи бережно, насколько это вообще было возможно, то подавала их разъяренная фурия. Зеленоватые глаза Таши рассыпали искры, от которых, казалось, всё могло воспламениться.
– Ты делаешь это из-за меня и Юлиана?! Господь всемогущий, Радий, ты можешь там погибнуть! Хочешь осчастливить своими костями какого-нибудь неудачника, которому тоже изменили? – Она осеклась. – Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела.
Радий запихнул в рюкзак старый компас – действие, лишенное смысла, учитывая обилие устройств, способных дать представление о сторонах света, но вместе с тем действие, преисполненное глубочайшего смысла. По этой же причине в рюкзак отправились зубочистки, салфетки и обувная ложка.
– Мы – научно-исследовательское судно, – проскрежетал Радий, повторяя сказанное пять минут назад капитану. В горле пересохло от волнения. – Мы обязаны исследовать.
Заметив неладное, он извлек салфетки и зубочистки. Тут же заменил их степлером со столика. Его подала Таша, не меньше мужа поглощенная бессмысленным набиванием рюкзака всяким хламом.
– Ты меня хочешь? – вдруг спросила она, и ее лицо пошло какими-то тропическими пятнами.
– Ваша свистопляска тоже началась с этого невинного вопроса, дорогуша? И что он ответил?
– Господи, Радий, прости. Я не знаю, что со мной.
Радий ощутил, что тонет в горячечном бреду. Перед глазами всплыла картина, написанная мазками трехдневной давности.
Он тогда зашел к Юлиану за распечатками и обнаружил нечто похлеще океанического шельфа Марианского и Эльмова желобов. Оседлав Юлиана, голая Таша совершала неторопливые, но дерганные движения скромной наездницы, отчего ее ягодицы напрягались и становились похожи на обесцвеченную кожуру апельсина. Дверь была не заперта, и Радий поклялся, что постучится даже в собственный гроб, прежде чем лечь в него.
Болезненный образ вдруг трансформировался. Спина Таши в воображении Радия оставалась такой же привлекательной и подвижной, какой он ее и запомнил, но теперь из ямочек Венеры и в области лопаток сочилась зеленоватая слизь. А под тяжело дышавшей Ташей уже размахивало щупальцами отвратительное создание, похожее на пустую оболочку, из которой выбралось нечто ужасное и одержимое.
– Ты в порядке, Радий? С твоей бледности можно мел соскребать.
Радий изумленно захлопал ресницами. Видение затушевалось, оставшись смутным предчувствием беды.
– Только не сходи с ума, Радий, но я отправлюсь с тобой.
– Ох, ох, совесть не заесть, милая. Это тебе не фастфуд – пять за двести!
– Как же ты мне надоел. А я и не чувствую себя виноватой. Я чувствовала себя брошенной! Ясно?! Знаешь, что это такое: когда нечто внутри тебя требует… требует какой-то наивной порочности?! Внимания, в конце концов!
– Вот как? Что ж, тогда и я, наверное, составлю вам компанию. Ну, чтобы никто не чувствовал себя одиноким.
Услышав этот голос, Радий вздрогнул и даже не пришел в бешенство. Обернулся. На пороге стоял Юлиан. Он закатывал рукав своей вишневой рубашки и тупо улыбался.
– Ты-то какого черта позабыл в моей каюте? – прошипел Радий. – Она теперь только моя. Хоть что-то в этом мире может быть только моим?!
– Так я же снаружи стою, в коридоре. Правда, Наташ?
«Вот же членосос херов», – устало подумал Радий и поинтересовался:
– Ульяша, а ты не боишься, что я выпихну тебя из вертолета, как только мы взлетим? Я вот, знаешь ли, обожаю одиночество.
– Нет. С чего бы? Этим ты причинишь боль своей жене. А ты этого не хочешь, правда?