Непокорный алжирец
Шрифт:
Прибежала Лила и сказала, что на крепость напали партизаны и генерал Ришелье пошёл в гарнизон, чтобы командовать боем. Скоро…
Её слова прервал залп крепостной батареи, от которого задребезжали оконные стёкла.
Перестрелка была в самом разгаре, когда генерал Ришелье появился в крепости. Начальник гарнизона, полковник Броссель, подошёл к висевшей на стене большой карте, чтобы познакомить генерала с обстановкой. Несмотря на непрерывный рёв орудий и миномётов, от которого гудело в ушах, речь его была спокойна
— По-моему, Халед стремится просто отвлечь наше внимание, — закончил он. — Основной удар будет нанесён на участке майора Леканюэ. Там находится концентрационный лагерь. Попытки освободить заключённых Халед предпринимал уже не раз. Правда, до сих пор — без пушек и миномётов. Но это положения не меняет.
Зазвонил телефон, Броссель несколько секунд слушал молча, потом сказал:
— Установите радиосвязь! — и пояснил генералу: — Партизаны прервали телефонную связь с городом.
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил его Ришелье, вслушиваясь в грохот перестрелки.
Броссель ответил не сразу.
— Пока установить орудийно-миномётный заслон.
— А потом?
Начальник гарнизона пожал плечами.
Ришелье шагнул к карте, палец его упёрся в тонкую извилистую линию.
— Вот по этой дороге надо немедленно бросить танки и броневики! Наступать нужно, полковник, наступать, а не обороняться!
Броссель устало вздохнул.
— Дорога может быть заминирована партизанами, мой генерал. Танки подорвутся.
— Пусть подрываются, чёрт их побери! — взорвался Ришелье. — Вы что, без жертв воевать думаете?
— Кому нужны бессмысленные жертвы… Да и ночь сейчас, в темноте трудно ориентироваться.
— Ночью тьма мешает, а днём — лес и заросли, так, что ли, полковник? Нужно, дорогой мой, уметь пользоваться и тьмой и лесом. Пускайте танки! — приказал он. — За ними пусть броневики идут. Действуйте, полковник!
Броссель поморщился, как от кислого, но козырнул:
— Слушаюсь!
— Видал? — кивнул ему вслед Ришелье, обращаясь к безмолвному капитану Жозефу. — Вояки! Хотят победить врага, не высовывая носа из крепости.
Генерал вышел во двор, ярко освещённый мощными электрическими лампами. Через несколько минут, оглушительно взревев и окутавшись облаками выхлопных газов, три танка двинулись к воротам.
Броссель пригласил генерала на наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривалась предгорная гряда, выхваченная из темноты многочисленными прожекторами. Партизаны не показывались, лишь то справа, то слева рокотали крупнокалиберные пулемёты, надсадно ухали миномёты.
— Приспособились к ночи! — проворчал Броссель, просматривая в бинокль освещённое пространство. — Не успеешь засечь огневую точку — она уже в другом месте.
— И правильно делают! — буркнул генерал. — Они вас из крепости выманивают. А вы — выходите, не боитесь! Трус боится удара в лоб —
Покачивая светом фар, танки уже мчались по дороге. Вдруг глухо, как смоляной факел, вспыхнул передний танк.
— Ну вот, я был прав! — не сумел скрыть злорадства Броссель.
На склонах холмов замелькали пригибающиеся фигурки.
— Партизаны! — закричал Ришелье, оборачиваясь к Бросселю. — Выводите броневики! Автоматчиков в атаку!
— Разрешите мне, ваше превосходительство? — попросил капитан Жозеф.
Генерал с отеческой нежностью глянул на своего адъютанта.
— Разрешаю! Иди, докажи им, что на холмах не дьяволы, а скот, который надо загнать обратно в стойла! Иди, Эдгар!
Раздался взрыв, ярко полыхнуло пламя — подбитый танк закончил существование, словно дождавшись своей очереди, тотчас загорелся второй, третий, погасив фары, повернулся назад.
— Трусы! — прошипел сквозь зубы генерал.
Из темноты вынырнули бронетранспортёры. Водителю уходящего танка пришлось развернуться и идти впереди.
Каждый выстрел заставлял вздрагивать Фатьму-ханум. Она сидела на диване, обняв Малике, всхлипывала, призывала на помощь аллаха и беспрестанно твердила:
— Мы пропали, Малике-джан, мы пропали, козочка моя!..
Присмиревший Абдылхафид уже не ругался. Он только проворчал:
— Громче кричи! Конец света наступил! — и отправился к себе.
Лила тоже куда-то вышла, — но скоро вернулась с начатой бутылкой коньяка и рюмками.
— Брось причитать! — досадливо прикрикнула она на Фатьму-ханум. — Что случилось, то случилось. Если пришёл наш час, то давайте встретим его не унывая.
Она налила всем и первая, залпом, выпила, затем тут же осушила вторую рюмку.
Фатьма-ханум только тяжело вздохнула:
— О аллах милостивый, милосердный…
Лила засмеялась и, пошатываясь, вышла из комнаты. В коридоре наткнулась на Абдылхафида, фамильярно обняла его за шею.
— Проводи… проводи меня!..
Осторожно поддерживая Лилу за талию, Абдылхафид довёл её до комнаты, уложил на диван. Щёки её пылали, в вырезе халата темнела ложбинка между грудей.
— Дай воды! — попросила она, не открывая глаз.
Абдылхафид метнулся к сифону с водой, но на полпути резко свернул к двери. Оглядываясь на Лилу и сдерживая дыхание, осторожно повернул ключ в замке, принёс воду и опустился на колени возле дивана.
Лила металась, перекатывая голову по подушке, и негромко стонала, стиснув зубы.
Абдылхафид поставил стакан на пол, дрожащей потной ладонью погладил растрепавшиеся волосы Лилы, коснулся губами лба.
Лила открыла глаза. Сначала с недоумением вглядывалась в искажённое внезапной страстью лицо Абдылхафида, потом стремительно рванула на груди халат. Её охрипший голос был полон ненависти: