Непокорный алжирец
Шрифт:
— А вы молодец, Ахмед, честное слово! Случись встретить вас на улице — не узнал бы. Да и то, сколько времени прошло!.. Помните Луизу? Бедняжка уже два года лежит в постели без движения. В прошлом месяце я был в Париже, случайно встретил её мать.
Решид слушал, не отрывая глаз от Бенджамена, который будто бы вернул его в детство. Он отлично всё помнил: и первый школьный день, и горькую мальчишескую обиду, когда его посадили за одну парту с этой девчонкой, Луизой. Тогда Бенджамен, красивый, молодой, увлечённый, преподавал древнюю историю. Его любили все и назвали любовно «наш Демосфен». И действительно, он был поразительно красноречив,
Безжалостное время наложило своё клеймо на этого некогда энергичного, красивого человека. От молодости и красоты Бенджамена не осталось и следа. Перед доктором сидел человек с усталым серым лицом, с отёками под глазами. Он как-то уменьшился весь, будто усох. Левый рукав был пуст выше локтя.
Подвинув к Бенджамену стакан чаю, доктор негромко сказал:
— Не думал я, что вы в Алжире, дорогой учитель. Как попали сюда?
Бенджамен начал рассказывать о своих мытарствах. Как он, уехав из Алжира во Францию, был призван в армию и попал в Индокитай, как оттуда, потеряв руку, вернулся в Париж и почти полгода скитался без работы, пока, наконец, не обосновался в одном селе близ Тулона.
— А с октября прошлого года, — говорил он, — я снова в Алжире, учительствую в одной деревушке под Орлеаном. Ещё весной пытался разыскать вас, да вы были в отъезде, сегодня пришёл с большой просьбой… — Бенджамен снял правый туфель, покопался в нём и протянул доктору узкий и тонкий конверт.
Решид разорвал конверт, быстро пробежал глазами густо исписанный маленький листок. Лицо его потемнело, на переносице образовалась глубокая складка.
— Где сейчас Халед?
— Он пока по ту сторону гор, — ответил Бенджамен, пытаясь понять, какое впечатление произвело на доктора письмо. — Сегодня ночью его перевезут в Орлеан, по слухам, ему очень плохо — два тяжёлых ранения.
— Два?
— Да. Хотели в Тунис везти, обстановка не позволила. Единственное, что нам оставалось, это обратиться к вам. Вы, кажется, лично знакомы…
Селим Халед… Да, Решид хорошо знал его. Когда-то они были закадычными друзьями, вместе кончали среднюю школу, вместе жили в Париже. Решид изучал медицину, а его друг юриспруденцию. 1-го октября 1954 года он оказался в числе тех, кто поднял знамя борьбы за освобождение Алжира и затем стал одним из руководителей борьбы народной за независимость, умелым военачальником. Французы не раз пытались заманить Халеда в ловушку, но он всегда ускользал от них и вскоре появлялся там, где его никак не ожидали. Однажды Халед средь бела дня освободил из тюрьмы пятерых узников, товарищей по борьбе, и бесследно скрылся вместе с ними.
Всё это вихрем пронеслось в мыслях Решида и, даже не подумав о том, чем ему грозит участие в судьбе друга юности, доктор сказал:
— Я готов ехать.
Бенджамен взглянул на него с благодарностью.
Шестой час вечера — самое оживлённое время в городе. Особенно многолюдно и шумно бывает в это время на улице Виктуар. По ней двумя встречными потоками непрерывно движутся автомобили,
Перебравшись через Виктуар, Мустафа свернул в узкую тесную улочку. Он только что расстался с Бенджаменом и теперь торопился в Старый город — сообщить товарищам, что доктор Решид согласился поехать в Орлеан. Времени у Мустафы было в обрез, а надо ещё успеть встретиться с человеком, который будет сопровождать доктора в Орлеан.
Не успел парень сделать нескольких шагов, как навстречу вынырнули два подвыпивших молодчика с нашивками отряда европейской обороны. Один, засунув руки глубоко в карманы, насвистывал какой-то мотивчик. Поравнявшись с Мустафой, он подставил ему ногу. Мустафа споткнулся, но не упал. Тогда третий парень, толстый, плечистый, схватил его за ворот сзади.
— Он не из тех ли смельчаков, которые вчера грозили нам ножами? — спросил толстяк.
— Точно, он самый! — подтвердил подставивший ножку. — Попался, свинья! — и резко пнул Мустафу в живот.
— Покрепче надо… Вот так! — сказал со смешком толстый, показывая, как надо бить.
От нестерпимой боли у Мустафы потемнело в глазах, В другое время он не спустил бы обиды, даром что был один против троих. Но сейчас он думал лишь о том, как поскорее добраться до Старого города. Мустафа сдержал себя и, пересиливая боль, попытался уйти.
Толстяк снова схватил его за шиворот:
— Стой, не уйдёшь!
Старушка-француженка, нагруженная сумками с провизией, попыталась защитить Мустафу.
— Отпустите парня, безобразники! Перепились и лезете в драку. Не стыдно вам?!
— Иди, божья угодница, куда шла! — огрызнулся толстый. — На свои деньги пьём, не на твои — тебе что за дело?!
Вокруг моментально собралась падкая на зрелища толпа любопытных, большинство французов. Мустафа понял — добром ему не уйти и силой рванулся в сторону.
— Убери-ка руки!.. Я тебя не задевал! — крикнул он.
На Мустафу набросились все трое. Кто-то из зевак-французов насмешливо бросил:
— Эх вы, трусы! С одним щенком справиться не можете!
— А ты чего стоишь, опустив голову? — сказали из толпы по-арабски. — Дай им как следует!
— Ну-ка, я его сейчас… — пробормотал подогретый выкриками толстяк, намереваясь схватить Мустафу.
Мустафа успел увернуться и, изловчившись, нанёс ополченцу сильный удар по мягкому, словно тесто, боку. Тот побледнел и зашатался. Мустафа приготовился рассчитаться с зачинщиками ссоры, но в этот миг третий молодчик, до сих пор не принимавший участия в драке, опустил кулак на его голову. В кулаке, видимо, был зажат кастет: у молодого алжирца плетьми повисли руки, всё завертелось перед глазами. Второй удар поверг Мустафу наземь.
Медикаменты и хирургические инструменты давно были уложены в дорожный саквояж. Доктор Решид то и дело озабоченно посматривал на часы. Уже половина седьмого, а Мустафы нет; через час опустят все шлагбаумы у контрольных постов и без специального разрешения коменданта из города никого не выпустят до рассвета.
Подождав ещё минут десять, доктор решительно вышел из больницы и сел в санитарную машину — в конце концов до Орлеана он сумеет добраться и без провожатых.