Непокорный алжирец
Шрифт:
Доктор снова промолчал. Он опасался, что разговор, который в равной мере и привлекал и пугал его, может затянуться надолго. Допив из кружки остывший чай, он спросил:
— Ночью на эту сторону гор французы не переходят?
— Какой там ночью! — воскликнул капитан Ферхат, догадавшийся, что доктор умышленно избегает разговора о политике. — Они и среди бела дня не осмеливаются сунуть сюда нос! А мы по ночам даже на окраинах города бываем. День — их, ночь — наша. Едва взойдёт солнце, налетят их самолёты, бомбить начнут, стрелять… Они-то и не дают нам развернуться, иначе мы бы французов вообще из города
Капитан, с удовольствием останавливаясь на подробностях, стал рассказывать, как недавно партизаны окружили большой отряд французских войск, которому удалось прорваться с большими потерями. А доктор слушал и ловил момент, чтобы предложить трогать дальше.
Наконец капитан закончил свой рассказ. Решид тут же вскочил.
— Пора, пожалуй?
Муджахиды восприняли его слова как команду и стали подниматься.
Через несколько минут маленький караван снова двинулся в путь.
Запершись в своём кабинете, полковник Франсуа вот уже два часа писал письмо. Одиннадцать страниц, заполненных мелким убористым почерком, лежали на столе, а он продолжал строчить не отрываясь. Из Парижа прибыл нарочный генерала Бижара и потребовал исчерпывающих сведений о положении в Алжире, а положение было не из важных и запутывалось с каждым днём всё больше.
Франсуа принадлежал к той части французского офицерства, которая, по словам журналистов, занимала «примирительную позицию», иначе говоря, требовала прекращения войны и более гибкой политики в отношении Алжира. Два года назад он послал в Генеральный штаб личное письмо на тридцати шести страницах, где подробно, и аргументированно излагал свои соображения о необходимости прекращения военных действий в Алжире. «Вашингтон, — писал полковник, — не громыхает пушками, не опутывает границы колючей проволокой и тем не менее является фактическим хозяином всего южно-американского континента — от Аргентины до Мексики».
В своих взглядах на политику в Алжире полковник Франсуа руководствовался далеко не демократическими принципами. Достаточно вручить бразды правления Алжира людям, покорным французской политике, считал он, и Франция останется хозяйкой положения.
«Как бы крепко мы ни закрывали глаза, — писал Франсуа в Генштаб, — рано или поздно будем вынуждены признать, что французское оружие в Алжире направлено не против отдельных личностей, а против всего народа. Наше же командование наивно полагает, что дело сводится к десяти-пятнадцати смутьянам, и гоняется за неуловимым призраком. В результате мы, как говорят арабы, чтобы изловить кукушку, разрушаем прекрасный минарет. Нелепость этого очевидна. На сегодняшний день в Алжире существует единственный авторитет, завоевавший сердца мусульман, — это Фронт Национального Освобождения. И, хотим мы этого или не хотим, нам придётся сесть за круглый стол с представителями ФНО и начать разговор о перемирии. Чем скорее мы поймём эту печальную истину, тем полезнее будет для нас».
Две последние фразы Франсуа подчеркнул красным карандашом. Он знал, что письмо его кое-кого взбесит, и всё же считал себя обязанным высказать всё, что думает.
Действительно, письмо произвело в Генштабе действие взорвавшейся бомбы. Как Франсуа и предполагал, особое возмущение вызвали подчёркнутые фразы.
С той поры минуло не так уж много времени — всего два года. Для истории срок малый, по, видимо, вполне достаточный, чтобы многие горячие головы переменили своё мнение. И вот в мировой печати появилось сообщение из Парижа о том, что «в начале апреля в Швейцарии состоится встреча с представителями повстанцев». О целях встречи Париж помалкивал, однако и без того каждому было ясно, что речь идёт о мирных переговорах.
Полковник Франсуа снова выступил на арену. Его перечёркнутое крест-накрест письмо извлекли на свет божий из архивов и на сей раз изучали более глубоко.
Полковника принимал в Париже сам генерал Бижар, один из видных руководителей Генштаба. О старом письме не вспоминали. Бижар и Франсуа обменялись мнениями о последних событиях в Алжире. Франсуа получил специальные задание и обещание получить в скором будущем генеральские погоны.
И вот Франсуа снова сидит над письмом к Бижару.
Резко затрещал телефон. Полковник вздрогнул, поднял голову, недовольно нахмурился: он строго-настрого приказал дежурному офицеру никого не пускать и не вызывать его к телефону. Какой чёрт посмел нарушить приказ?!
Телефон не унимался. Франсуа всердцах швырнул ручку на полуисписанный лист и поднял трубку.
— Да?!
Несколько минут он слушал, хмурясь и покусывая верхнюю губу. Потом сказал:
— Сейчас приду! — и бросил трубку на рычаг.
Тщательно собрав исписанные страницы, он запер их в сейф, ещё раз внимательно окинул взглядом стол, не оставил ли чего. Любопытных глаз хватает, тот же капитан Жозеф не преминет сунуть свой нос в бумаги, если представится случай, а сведения, отправленные в Париж, совершенно секретны.
Когда Франсуа вошёл в кабинет генерала Ришелье, тот стоял у раскрытого окна, дымил папиросой и делал вид, что любуется луной. Полковника он встретил довольно холодно — вяло пожал ему руку, кивком головы указал на кресло, потом взял лежавший на письменном столе телеграфный бланк, протянул его Франсуа.
— Читайте!.. Неожиданное сообщение.
Полковник взял телеграмму, внимательно прочитал её и, возвращая генералу, приветливо улыбнулся.
— Сердечно поздравляю вас, мой генерал! Очень хорошо и… своевременно.
В телеграмме сообщалось, что генерал назначается командующим зоной. Ришелье, конечно, знал об этом ещё в Париже. Разыгрывая неведение, он просто хотел проверить, какое впечатление произведёт новость на полковника. Он ожидал, что Франсуа не сумеет скрыть своего разочарования, но разочароваться пришлось ему самому: ни в голосе, ни в глазах Франсуа не было заметно ни малейшей фальши, будто и в самом деле рад. Ах, хитрюга! Генерал положил телеграмму в папку.
— И для вас есть приятная новость, дорогой полковник. Думаю, она тоже обрадует вас.