Непокорный талисман
Шрифт:
;
ГЛАВА 21. КТО ОХОТНИК, КТО ДИЧЬ?
Удар еще удар. Коллет не успевала уворачиваться. Кулак рассек ей скулу, на губы сползла тяжелая соленая капля с металлическим привкусом. Минутное замешательство оказалось роковым, из нее, буквально, вышибло дыхание. От резкой боли в груди согнуло в три погибели. А затем взорвалась черепная коробка, перед закрытыми, залитыми кровью и потом глазами вспыхнули радужные звезды…
… На этот раз Димла собиралась особенно тщательно. О своем внешнем виде она заботилась меньше всего. Услужливые служанки привычно хлопотали вокруг нее. Выкупали в пахнущей лавандой
Оправляя нарядную шелковую одежду перед серебряным зеркалом, она повелительным жестом приказала девушкам удалиться, и лениво направилась к занавешенному углу. Востроглазая Зебинисо подобострастно отодвинула ширму и потянулась к разукрашенному ночному сосуду.
— Оставь меня, — прикрикнула Димла, — ты же знаешь, для того, чтобы оправиться, мне не нужна твоя помощь! — пальцы, закрытые тонким шелком рукава, коснулись златотканого пояс, в котором пряталась булатная сталь.
Солнцеликий возлежал на груде подушек. Шелковый халат был полураспахнут, но мужское достоинство надежно скрывали многочисленные складки жира. Димла усилием воли подавила возникшую брезгливость, постаралась отодвинуть в сторону воспоминание о стройном мускулистом теле юноши, которое лишь несколько часов назад ласкала чужими руками. Попыталась, как в первое время пребывания в гареме, возбудить себя мыслями о богатстве и могуществе мужчины, которого ей предстояло ублажить.
Димле казалось, что она преуспела в своих стараниях. После ее долгих усилий Солнцеликий, наконец, хрипло выдохнул, застонал, обмяк и задремал, привалившись к ее плечу. Женщина осторожно высвободила руку, потянулась к порядком растрепанным косам, стянутым златотканой лентой. Пальцы нащупали спрятанный в волосах маленький острый стилет. И в ту же минуту ее запястье сжал железный захват.
Она лежала на полу, избитая в кровь. Медленно восстанавливалось дыхание, выбитое безжалостным ударом под дых. Босая ступня черного до синевы раба-телохранителя тяжело давила на плечо, не давая возможности шевельнуться. Жирные телеса на подушках колыхались от хохота:
— Как же так, моя бесценная? Тебе надоела роль фаворитки? Жаждешь пыток и смерти? И кто же тебя надоумил, жемчужинка? Или взбрело в твою прелестную головку, что сама сможешь управлять моими головорезами?
Наконец, натешившись вволю, повелитель жестом отослал телохранителя. Теперь он смотрел на наложницу изучающее:
— Говори, дорогая!
И Димлу прорвало. Она знала, в любом случае, все кончено. Этот не помилует. Загнанный в угол зверь кусается. Женщина в подобной ситуации бьет словами.
Солнцеликий терпеливо, не перебивая, выслушал язвительные насмешки относительно своей мужской силы (чем иным могла еще допечь его Димла). Медленно склонил голову:
— Вот значит как. Насколько понимаю, тебя испугало мои размышления о необходимости избавиться от Коллет и лжепринца. Очевидно, уж очень понравилось тебе вместе с Рыжей делить с ним ложе. Что ж, возможно, и встретитесь все вы по ту сторону Реки забвения. Только не надейся, что тебе выпадет обычная смерть или обычные пытки. Нет, тебе предстоит такое,
Властитель обнажил неровные желтые зубы в холодной зловещей усмешке, протянул руку и золотой тростью с рукояткой слоновой кости отодвинул небольшую ширму возле ложа.
На невысоком яшмовом столике стоял угловатый сосуд непривычной и неприятной человеческому глазу формы. Такими же неприятно-тяжелыми для человеческого уха были звуки, слетевшие с губ Солнцеликого. Вторя странным словам, произносимым с трудом шевелившимися толстыми губами, сосуд наливался мерцающим багрянцем. В густой кровавой массе проступили жуткие немигающие глаза без белков. Их взгляд, казалось, затягивал в бездну. Димла вскрикнула от ужаса и упала замертво.
Ее властелина тоже трясло от страха, но он продолжал с натугой выговаривать слова призыва, ибо прервав заклятие, он выпустил бы чудовище на волю и дал бы ему власть над собою. Демон обретал облик, поднимаясь из сосуда. Голова его почти коснулась высокого потолка, когда он наконец обрел возможность говорить. Рокочущий голос обрушил на Солнцеликого все мыслимые проклятья:
— Сын свиньи и собаки! Ты запугал девчонку до смерти. К чему мне эта падаль! Душа ее отлетела прочь!
Однако сильная воля властителя позволила ему взять себя в руки и, стараясь не проявлять, страха, прикрикнуть на чудовище:
— Пока что ты в моей власти. Твое имя известно мне, а потому служи мне верой и правдой.
— Я голоден! — заревело чудовище.
— Ты получишь пищу в следующий раз, — ответствовала гора жира на шелковых подушках.
— Я не могу ждать, без свежей души моим силам в твоем мире приходит конец. Дай мне каплю хотя бы своей крови!
Солнцеликий похолодел. Он вновь произнес магическое заклинание, с трудом сдерживая разъяренного монстра. Затем крикнул:
— Дарвай! Ко мне!
Чернокожий раб медленно выполз из-за тяжелой завесы. Он тоже был парализован страхом. Не имея языка, который вырывали, у всей приближенной челяди, телохранитель лишь мычал. На лоснящемся теле от ужаса выступил пот.
— Ближе, ближе! — командовал трясущийся повелитель. Слуга двигался, медленно переступая ноги, весь во власти налитых кровью глаз. Наконец, он приблизился настолько, что чудовище перегнувшись схватило извивающееся тело и с мерзким хлюпаньем высосало из него душу.
— Вот теперь я к твоим услугам, — промолвил Демон и угрожающе добавил, — постарайся в дальнейшем не оставлять меня полумертвым от голода. Ибо однажды ты перепутаешь слова призыва и, будучи голоден, я мгновенно выпью тебя, а затем буду вечно переваривать твою душу.
Чудовище захохотало. Солнцеликий коротко объяснил, что необходимо сделать и отослал монстра прочь.
Но еще долго сидел он неподвижно, вперив невидящие глаза в забрызганные кровью Димлы шелковые простыни. И в который раз проклинал принятое в молодости решения вызвать Демона Преисподней. Чем дальше, тем труднее давались ему встречи с жутким слугою. Властитель безумно боялся, что однажды он действительно ошибется в заклинании и утратит власть над чудищем. А вместе с тем утратит и жизнь, обрекши свою душу на вечные муки.