Непонятные
Шрифт:
— Попытаюсь склонить к этому хана!..
Пока Ерназар не поделится с матерью своими делами или грехами, пока не получит ее одобрения или прощения, душа его не успокоится. Так всегда было.
Утром, несмотря на уговоры Маулена погостить у него денек-другой, он поспешил домой.
Кумар-аналык дома не оказалось. Вместе с Хожана-заром она отправилась на берег моря.
Рабийби приняла коня у Ерназара и сразу же полюбопытствовала: «Какой гостинец ты мне привез?» Ерназар не ответил. Велел приготовить постель. И когда
Жена походила-походила рядом, жеманно вздыхая и позевывая, потом примостилась у его ног.
— Мы одни, отец! Признайся-ка, правда ведь… принесла я в ваш дом счастье? Стоило мне здесь объявиться, ты «ага-бий» затеял, стал во главе джигитов. Они тебе подчиняются во всем… И потом, святые слова: хорошая невестка — плодовитая невестка. Сначала я принесла тебе сына, потом — дочь и еще…
Тебе не надоело всякий раз петь одну и ту же песню? — пробормотал Ерназар.
— Сначала ты мне ответь! — капризно надула губы Рабийби.
— Дом, в котором добрая жена, это рай земной. Считай, что я в раю обитаю.
Рабийби расцвела и стала перебирать своими длинными пальцами волоски на мужниной груди. Потом привалилась рядом, будто ее подтолкнул кто-то незримый.
— Приласкай меня, отец! Похвали! Вспомни, я пренебрегла Мамытом, к нему благоволит сам хан, и стала твоей женой. Мамыт до сих пор не может утешиться; стоит ему взглянуть на меня, воспламеняется весь! Заигрывает, нашептывает сладостные слова…
Ерназара словно молнией ударило:
— Сгинь! Убирайся, клятвопреступница! Испугавшись, что муж, чего доброго, ее поколотит,
Рабийби бросилась к двери, выскочила наружу. Через открытую дверь Ерназар увидел приближающихся к дому мать и сына.
По лицам сына и невестки Кумар-аналык догадалась, что между ними произошло что-то неладное, но ничем этого не обнаружила. Не в ее правилах было вмешиваться в семейные неурядицы.
— Сынок, Хожаназар весь в тебя, вылитый Ерназар в детстве! И сообразительный, и шустрый. Притомился, набегался на берегу, но на руки не попросился. Гордый, да и меня, старуху, жалеет.
— Вот какой он, мой Акбопе! — широко улыбнулась Рабийби. Так уж положено по обычаю: мать не может произносить имя своего первенца и должна называть его вымышленным именем. Так легче обмануть злой дух и отвести от ребенка напасть… — Если будет на то воля божья, следующий сын будет еще смышленее.
Кумар-аналык слегка нахмурилась: «Что-то Рабийби много болтает в присутствии мужа», — но попросила мягко:
— Разожги огонь, вскипяти чай, душа моя. Хожаназар, ты тоже помоги кише! [3]
Note3
Кише — тетя; по обычаю, внук, старший ребенок сына, считается сыном дедушки и бабушки, поэтому свою мать он называет кише.
Когда они скрылись за юртой, мать проговорила с какой-то особой интонацией:
— Ерназарджан,
Однажды, когда Ерназар был совсем молодым джигитом, его одолел в поединке на тое опытный борец. От стыда и обиды он укрылся в доме и несколько дней провалялся в постели, уставившись в одну точку. Мать ждала, ждала, выжидала, когда душевная рана его заживет и он успокоится, а потом велела ему подняться и идти рыть землю. Ерназар привык беспрекословно подчиняться матери. Две недели, день за днем, он копал котлован. Кумар-аналык потом пустила в него воду, так в ауле появился рукотворный водоем. Вокруг посадили деревья, приспособили его для живой рыбы. Ерназар и его односельчане ловили ее в море, а потом запускали в водоем…
Ерназар послушно побрел вслед за матерью. Взглянул на водоем и обмер: воды в нем не было, на дне лежала мертвая рыба.
— Кто же мог учинить такое? — в ужасе спросил он.
— Я!.. Ты обращал когда-нибудь внимание, что здесь кроме рыбы и лягушек полным-полно.
— Мама, ты что, решила избавиться от лягушек?
— А теперь пусти воду!
Ерназар в недоумении открыл воду маленького арыка. Она полилась в водоем с веселым плеском, и вслед за ней туда со всех сторон начали прыгать лягушки. Дохлая рыба всплывала на поверхность воды, белея брюшками.
— Что ты думаешь об этом? Понял?
— Кажется, начинаю понимать, мама! Одно неумное действие — и погибла вся рыба, спаслись только лягушки… Пустили воду — лягушки тут как тут, а рыбу уже не вернешь!
— В жизни все точно так же! Неосторожное слово, глупый приказ — и ты окажешься один, без верных друзей! — Кумар-аналык надолго замолкла, давая сыну время поразмыслить. — И еще совет. Он пригодится тебе в жизни, сынок! Три вещи унижают человека: ложь, разврат и жадность. Остерегайся их! — Кумар-аналык лукаво прищурилась. — Без причины бранить жену тоже остерегайся!
— Хорошо, мама! Все запомню! — Ерназар потеребил усы. — Я давно хочу тебя спросить… Народ деда Айдоса вел за собой или сам шел за ним?
Кумар-аналык встрепенулась от радости: она вырастила умного, могучего не одним лишь телом, но и разумом сына!
— Ерназарджан, человек постигает цену трех вещей, лишь потеряв их. Во-первых — здоровья, во-вторых — молодости, в-третьих — мудрого, умного предводителя. По-моему, люди еще не оценили Айдос-бия, не воздали ему должного. Даже теперь… Он потерпел поражение, потому что голова и руки его действовали несогласованно… Но как ты додумался до эдакого вопроса?
— Это не я, мама. У подножия Каратау я повстречал одного русского человека, он ученый. Это он задал мне такой вопрос, когда я рассказал ему о восстании…
Твой отец мечтал увидеть страну русских. Когда ты родился, он раздобыл где-то русскую колыбель; бывало, кладет тебя в нее, а сам приговаривает: «Ох-хо, моему сыну тесно стало в материнской колыбели!» Теперь-то я поняла, что он вкладывал в эти слова… Я не забыла, о чем ты меня спросил, — кто кого вел в борьбе, — но вот как ответить тебе, не знаю.