Непонятные

Каипбергенов Тулепберген

Махмуднияз разглагольствовал, а Ерназар размышлял: «Те, кто служат хану, оказывается, ежечасно ходят над пропастью, закрытой одеялом… И преуспевают не сильные духом и разумом, а подлые и ловкие проходимцы, людишки без чести и совести. Им дела нет до народа, до его нужд! Они равнодушны к своей стране! К тому, чтобы преобразовать Хорезм, как мечтал о том Грушин!.. Удивительно устроен мир: русский ученый больше пекся о нашей земле, чем хивинские сановники! Как жаль! Если я когда-нибудь осуществлю свою цель и будет у каракалпаков самостоятельное ханство, я не допущу несправедливостей, интриги буду пресекать, заботиться буду о просвещении и науках…»

— Как

видишь, я посвятил тебя, Ерназар, в тайное тайных…

— Мой великий военачальник, я все понял. Махмудниязу впервые в жизни довелось услышать

рядом со своим чином слово «великий», он был польщен.

— Молодец, я на тебя полагаюсь… Знай, в скором времени я совершу набег на Бухару! Завтра же начнем к нему готовиться.

Ерназар быстро освоил нехитрые военные порядки и правила. Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания и не снискать дурную славу увальня и лежебоки, он старался делать все быстро и споро. Спал чутко, поднимался по первому же звуку призыва к утреннему намазу, тотчас же хватал кувшин для ритуального омовения… То, как быстро нукер хватал, вернее — выхватывал из чужих рук этот кувшин, и являлось мерилом его ловкости и сноровистости. Тому, кто опаздывал к утреннему намазу, полагалось наказание тремя ударами палки; опоздал еще раз — разрезали пятки и посыпали их солью; будет нукер нерадив и неприлежен, может и в зиндан угодить — на хлеб и воду. Наученные горьким опытом, нукеры с вечера ставили у изголовья кувшины с водой…

После молитвы раздавался удар в колокол, и нукеры со всех ног припускались к конюшне, вскакивали на коней и мчались к лесу. На лесной поляне начинались учения. Как только знакомый голос провозглашал: «Завтрак!»-все молниеносно бросались к шалашам. Там на дастарханах горками возвышались лепешки. Нукеры усаживались на кошмы, подобрав под себя ноги, тянулись за чаем и лепешками. Ели они не спеша, вволю. После завтрака снова было время учений. Начинало нещадно припекать полуденное солнце, и они опять устремлялись к шалашам — на обед… После четвертой молитвы, перед заходом солнца, нукеры купали коней и возвращались в город. После ужина — последняя, пятая молитва, после чего — сон.

Однажды Махмуднияз вызвал к себе Ерназара:

Ты, Ерназар, образцовый нукер, отлично владеешь мечом и копьем, а уж на коне держишься — позавидовать можно… Освобождаю тебя от учений! Хочу дать тебе важное задание. Поезжай и разведай самую удобную дорогу для набега на Бухару.

Ерназар давно мечтал увидеть Бухару — этот чудо-городок. Он обрадовался и спросил лишь, когда ему отправляться.

— Прямо сейчас!

Он быстро снарядился в путь и, едва стемнело, сел на коня. За ним, в отдалении, следовали два всадника.

13

Каракалпаки говорят: когда готовится свадьба, оживает даже иссохший череп. Если кто-нибудь услышит краем уха, что где-то готовится свадебный пир, тут же спешит на той, не дожидаясь приглашения.

В среду в аул повалили толпы пеших, ехали всадники и на конях, и на ослах… Сержанбай не поскупился. Чтобы каждый, кто пожалует на его свадьбу, мог отведать угощения с пиршественного стола, Сержанбай распорядился разжечь огонь под множеством котлов — пусть и вдовы, и сироты, сказал он, как следует насы тятся, пусть вспоминают его свадьбу, его щедрость.

Среди тех, кто суетился около котлов и дастарханов, вихрем пронесся слух: к аулу приближается процессия из самой Хивы, возглавляет ее новый ишан. Все от мала до велика высыпали на дорогу и вскоре увидели впереди большое

облако пыли. Самые нетерпеливые и любопытные помчались навстречу ему.

По дороге торжественно и медленно шествовали муллы и суфии; они плотным кольцом окружили арбу. На ней восседал человек в белоснежной чалме, с ухоженной черной бородой, величавый, осанистый. Турецкий ахун, он же ишан каракалпаков, заметил, что процессия его обросла со всех сторон людьми. Он приказал арбакешу остановиться. Зеваки, не решаясь приблизиться, замерли чуть поодаль.

— Позовите ко мне вон того длинного! — велел ишан суфи.

Длинного подвели к самым ступицам арбы, вслед за ним пододвинулись поближе к ишану самые смелые.

— Эй ты, долговязый! Великий ишан обратил на тебя свой взор! Значит, жди хорошего! Бог пошлет тебе удачу! — сказал рябой суфи. — Сейчас он расскажет, кто ты, что ты… Слушай внимательно!

Долговязый сразу поник, обмяк; он низко склонил страусиную свою шею — она сейчас больше походила на срезанную пушистую верхушку камыша. Ишан окинул его острым взглядом и отчеканил:

— Джигит, твой отец рано отошел в лучший мир… Ты забыл его! Не справил до сих пор поминки. Это большой грех!.. Если в течение трех дней ты не зарежешь корову и не устроишь поминки, ты лишишься сразу обеих своих коров!.. — Ишан ничего больше не добавил; он отвернулся от долговязого с осуждающим видом. Арба покатилась дальше.

Ишан изрек правду. После кончины отца долговязый действительно перебрался из своего аула в другой, чтобы не тратиться на традиционное поминальное пиршество. Откуда же ишан прознал про это?.. Джигиту, как и другим наивным, простодушным людям, в голову не приходило, что этот ишан появлялся в их краях не раз, только в обличье нищего дервиша…

Все окружили долговязого, загалдели разом:

— Он правду сказал? Отвечай!

Тот захныкал, подавленный страхом и стыдом:

— Да простит меня аллах, правда!.. Сразу же после тоя Сержанбая я устрою поминки! Прошу всех почтить память моего отца. — Он отделился от толпы и, понурый, пристыженный, поплелся к своему дому.

Толпа хлынула обратно к юрте бая, и люди, захлебываясь от восторга, принялись всем рассказывать об ясновидце ишане; нашлись и краснобаи, которые тут же присочинили невероятные истории о различных пророчествах и подвигах ишана. Даже щедрость Сержанбая, даже обильные его дастарханы будто слегка померкли в их глазах. Славословия баю уступили место восхвалениям великому ишану. Сержанбая это уязвило, радость его и тщеславие чуть-чуть притупились, поблекли, но виду он не показал: знал, что жирные, вкусные кушанья и кукнар [8] сделают свое дело — выветрят из голов его гостей воспоминания об ишане.

Note8

Кукнар — наркотик, приготовляемый в виде отвара из головок опийного мака.

Ближе к полуночи, в самый разгар пира, раздался тревожный вопль:

— Невеста сбежала! Сбежала невеста! Бай ушам своим не поверил:

— Маулен, это ложь? Неправда это!

— Ох, правда, дядя! Беда на тебя свалилась! Ты стал посмешищем для людей, ох-хо-хо!

Сержанбай вышел из юрты, крепко хлопнув дверью. На дворе было полным-полно народу. Гости вмиг превратились в свидетелей его несчастья. В лачуге горько рыдал Тенел, его окружили люди, выражали сочувствие, пытались успокоить. Бай влепил ему пощечину.