Непорочность

Форстер Сюзанна

Женщина на экране подошла к самому краю обрыва и, опустив голову, медленно повернулась. Щеки ее стали пунцовыми от смущения, она едва дышала, а темные волосы чувственно спадали ей на плечи, придавая сходство с нимфой, только что появившейся из морских глубин. Казалось, с ней что-то произошло, пока она стояла на краю пропасти: странное, непонятное, быть может, даже приятное преображение, от которого трепетала каждая клеточка ее тела.

Мэри Фрэнсис была не в состоянии оторвать взгляд от женщины на экране, хотя ей было невыносимо трудно наблюдать, как та медленно подняла руки, будто в мольбе. Кимоно тянулось

за ней темным шлейфом. Женщина протянула руки навстречу неземному блаженству. Глаза ее были закрыты, тело дрожало.

Нет, поняла Мэри Фрэнсис, это не мольба. Это освобождение, желанное освобождение. Она отдает себя.

Чувство унижения оттого, что ее заставили переступить через собственную гордость, ужаснуло Мэри Френсис, вызвало отвращение. Она была потрясена. Обманывать себя бесполезно. Такая одержимость, такая готовность отказаться от собственного «я» возможны только в религиозном экстазе. Чистота помыслов придавала им сверхчеловеческую мощь. В данном случае страсть питало нечто иное – плотское вожделение.

Ей слышалось пение – такое громкое, будто хор ангелов пытался перекрыть хор демонов. «Гнев, – сказала она себе, – опасен. Он может разрушить». Стоило поддаться ему, и он, как зверь, пробудился в ее душе. Она ощущала на языке его вкус, еще немного – и он сжег бы ее.

– Скинь это. – Ветерок тихонько вздохнул, когда Кальдерон приблизился к ней. – Я хочу, чтобы ты осталась совершенно голой, чтобы ничего на тебе не было.

Мэри Фрэнсис почувствовала, как безвольно опустились руки. Кимоно соскользнуло на землю к ее ногам. Она – попыталась прикрыть свою наготу руками, но ремни держали крепко. «Подними кимоно! – хотелось крикнуть Мэри Фрэнсис своей копии. – Прикройся! Не сдавайся!»

Она обмерла, осознав, что в ней тоже происходит какая-то перемена. Она полностью отождествляла себя с девушкой на экране, словно чувства той были ее собственными. ОНИ и были ее собственными. Никакой другой женщины не существовало. Именно ее изучал Кальдерон. Она слилась со своей копией.

Послушниц прилежно обучали искусству подавления плотских желании, но сейчас от всей этой науки толку было мало. Бесконечные часы внутреннего самосозерцания и молитв, великое молчание, рабская приверженность выработанным веками правилам – все было забыто. Она открылась навстречу опасным чувствам. Гнев зажег пламя возбуждения, страх сменился лихорадочным ожиданием.

Всю жизнь она подавляла свои чувства, но сейчас ощутила их силу и отдалась им. Только так можно было избавиться от этой ужасной дрожи. Наверное, поэтому ее копия и сдалась: она знала.

Он подошел ближе. Мэри Фрэнсис чувствовала его присутствие так же верно, как если бы датчики передавали ей информацию от него. Ветер нежно обдувал ее тело, был волнующе приятен, обволакивал, как аромат орхидей. Она явственно ощущала его весомость и тепло. Он был так чувствен и нетороплив, словно совращал. Или это Кальдерон касался ее? «Быть может, мужское прикосновение вызывает такие ощущения?»

– Что вы делаете? – попыталась выяснить Мэри Фрэнсис. – Подождите! Прекратите! Вы не имеете права…

– Не имею права дотрагиваться до тебя? Я же собираюсь купить тебя, непосвященная. Если это случится, я смогу делать с твоим телом, что только моя душа пожелает. Касаться, ласкать и…

Она отпрянула в ужасе.

Яркая

вспышка – и темнота. Он уходил в таком возбуждении, что она поняла: он разозлился. Кальдерон отошел к противоположному концу бассейна.

– И потом, – продолжал он, – я не думал делать того, что ты требовала прекратить. Я даже не дотронулся до тебя. Все, что ты ощутила, – плод твоего воображения. Ты породила обратную связь и почувствовала прикосновение лишь только потому, что сама жаждала этого… и скорее всего хотела, чтобы именно я прикоснулся к тебе.

Так думал Кальдерон, но сама Мэри Фрэнсис ничего не понимала. Она закрыла глаза в надежде укрыться в безопасной глубине сознания, но звук его низкого голоса проникал сквозь любые преграды, возводимые ею.

– У каждой девушки из агентства своя специализация, – проговорил он. – Даже у непосвященных. Никак не могу представить, на чем специализируешься ты.

Мэри Фрэнсис почувствовала, как ремни впились в запястья. До этого мгновения она не понимала, насколько символичен вид пристегнутых рук. Обманчивое бессилие порождало обратную связь, усыплявшую бдительность зла, и обеспечивало невидимую защиту. Кальдерон лишил ее возможности защищаться, но, может быть, именно сейчас у нее появился шанс. Блю предупреждала, что он может спросить о ее специализации, и они выбрали наиболее подходящую для Мэри Фрэнсис.

– «Золотые иглы» экстаза… – Она замолчала, ожидая, какое впечатление произвели ее слова. – Я могу доставить вам неведомое по силе удовольствие. Могу погасить боль.

– А ты способна причинить боль? – спросил он. – Это – настоящий дар.

Причинить боль – дар? Она не поняла, что он имеет в виду, но от его смеха у нее сжалось горло. Смех был резкий, грубый. Это был первый проблеск его уязвимости, первый проблеск человеческого в нем. Она ухватилась за эту соломинку, радуясь, что прошла медицинскую подготовку.

– Я по образованию медсестра, – сказала она. – «Золотые иглы» – одна из разновидностей акупунктуры, Стимулирует нервные окончания. Человек начинает чувствовать все гораздо острее.

– И оргазм тоже?

– Ну… да… и возбуждение.

Мэри Фрэнсис вдруг почувствовала всю несуразность своего положения – она, никогда не занимавшаяся даже обычным сексом, обсуждает технику секса экзотического, стоя совершенно обнаженной на краю пропасти и отвечая на расспросы фантома, прообраз которого в действительности находится в Париже. Мэри Фрэнсис хотелось рассмеяться. В реальной жизни с ней никогда не происходило ничего и близко похожего.

Получив возможность держать положение под контролем, она с облегчением заговорила на знакомую тему. Поскольку Кальдерон не спешил охладить ее пыл, она продолжала рассказывать об эффективности иглоукалывания. Она замялась только раз, когда увидела, как в углу экрана появился ее снимок. Этот снимок сделал сопровождавший ее молодой человек еще до того, как она переоделась.

Большая шляпа с поникшими полями почти полностью закрывала темные волосы, но испуганные зеленые глаза и россыпь веснушек на носу оставались видны. «Ему понравится, – подумала Мэри Фрэнсис. – С непорочностью Белоснежки не поспорит никто». Бледная кожа была почти прозрачной, а насыщенным красным цветом розы прекрасно подчеркивал ее нежность и изысканный кремовый цвет платья.