Непотопляемая
Шрифт:
– Тише ты, сейчас уж перекур будет.
– Всё, не могу больше…
Словно инородный раствор в чистой воде, словно множащиеся бесконечностью небесные молнии, по фабрике расползлось тихое шуршание. По жалким отрезкам и урывкам, добравшимся до слуха Ральфа, который сам едва не валился с ног, он сообразил, что какой-то работник с четвёртого яруса, перетрудившись, упал.
– Вставай, вставай же… – умолял интимно голос внизу.
Этажом ниже, на холодной решетчатой платформе навзничь лежал седой человек в серой спецовке. Это был редчайший долгожитель – механик производства пятидесяти четырёх лет. Над ним склонился мужчина, много младше, но тоже уже седой и весь в морщинах. Он-то и умолял старика подняться. Соседние заводчане не замедлили вовремя отшатнуться от них, всем видом доказывая Ангелам свою непричастность к этому токсичному тандему. На последний вскоре легла гладь мягкого, из-за лучшей освещённости фабрики (головы спрутов со стен), света. Судьба несчастных была выбита
– Подняться! Подняться! – донеслось сверху собачьим лаем.
Поддерживаемый напарником (теперь уж без обиняков!), ценой сверхъестественных усилий пережилой механик поднялся на ноги; из глаз его тянулись две тонких струйки влажной соли.
Шёпоты стихли.
Молчало.
– Фитью! – свистнула винтовка со снайперской башни.
Потревожив безмолвие цеха стаккатистым всхрипом, страдалец рухнул снова, так, что пол под его горбатой спиной прозвенел с большей силой. Рухнул. На сей раз окончательно. Пока силуэт с вышки брезгливо отирал ружьё, из пробитой головы убитого вытекала густая бурая кровь и, не успевая сбиваться даже в малые лужицы, капала сквозь шестигранные дыры фасеточной площадки на нижние ярусы. Руки второго работника, который по пояс оказался забрызган кровью, зашлись в частой тряске, и ему оставалось лишь безропотно стоять у трупа да конвейерного верстака в ожидании скорейшего разрешения своей будущности, ещё покрытой лёгким туманом надежды, а, в сущности, конечно, коррозией бреда помилования… Вскоре к нему подоспели два крупных свиноподобных человека в жёлтых фартуках, долгих широких чёрных перчатках и уродливых респираторах, напоминавших своим видом развороченные радиацией поросячьи пятаки; в бритых их головах отражался назойливый свет эмблем Непотопляемой. Это и были сошедшие с изрешеченных небес Ангелы.
Однако вскоре инцидент, который кому-то и мог бы показаться ужасным, но для фабрики, да и, в сущности, всей Непотопляемой бывший совершенно обычным, растворился в сигаретном дыму «пятнадцатиминутного» перерыва (пять минут, хоть и засчитывались начальством в общее время перекура, употреблялись на приведение рабочих мест в порядок). И только отдельные, самые закатанные энтузиасты отваживались обсуждать судьбу второго несчастного:
– Да в Дом Правды отправят и наставят на путь истинный, – уверял один, тонкий, как спичка, заводчанин.
– Какое там, в Профилакторий, не меньше. Как бы и оттуда живым вышел, – безразлично предлагал второй.
– Живы-ым…
– Я когда уходил, того бедолагу Ангелы в сторону уводили, за ворота. Услыхал только: «Славь и тверди».
– Как во День Правды…
– Верно восьмую статью вспоминать заставили.
– Наверное.
– Ну, да не без первой.
– А как же…
Обессиленный Ральф привычным ходом тянул свой табак в одиночестве и думал. Невдалеке от него сгрудились трое других рабочих из комплектовочного цеха и тоже молчаливо курили. Тощие струйки сигаретного дыма вились укрощёнными змейками вверх, к тяжёлому свинцово-розовому небу с редкими, замешанными на зыбкой рябоватой киновари облачками, и терялись в гряде копотного дыма, что своими тяжёлыми удушливыми грудинами вываливал из высоких раструбов-горловин заводов, коими был уставлен весь Сектор № 2, впрочем как и все остальные Сектора блаженной Непотопляемой. На горизонте виднелись громадные разноцветные горы, собранные из смеси песка и мусора, – уникальные, по заверению теле- и радиовещателей, курорты страны, куда отправлялись самые отменные ударники производства. Солнце куда-то запропастилось. Очередной день готовился к смерти.
Мимо, в сторону отвёрнутых дверей завода, покрытых ржавью, прошли несколько косяков Ангелов. Мелкие свиные глазки на откормленных рожах, до носа прикрытых респиратором, россыпью бегали по сторонам, то и дело роняясь на уставшие лица передовиков оружейного производства (сердце, тоже, между прочим, уставшее, ёкало). На полусогнутых руках ожесточённых хранителей спокойствия прыгали причудливые белёсые контуры (остовы рыб?).
Через отрезанные десять минут в унылые урны один за другим звездопадом посыпались выкуренные до запятой мундштуки, и рабочие двинулись обратно – в разверзнутую жадно пасть оружейной фабрики. Когда последний рабочий преодолел линию захода в ангар, за спиной у всех раздалось: «ВЕРНУТЬСЯ К РАБОТЕ!». Ральф, примешанный к общей толпе, поплёлся к своему клочку движущейся резины конвейера. Как только все были расставлены по позициям, спруты на стенах выключились и началось самое суровое испытание – последняя полусмена рабочего дня.
II.
– Эй, Даллан, идёшь с нами в Пищеблок? – шепнул Ранди, долговязый молодой человек в замызганном бледно-синем комбинезоне с рваными лямками, неунывающе вышагивавший в компании слегка приполнённой в боках белокурой девушки и низкорослого юноши-кругляша с шапкой курчавых рыжих волос, тоже одетого в комбинезон (настолько идентичный
Голодное брюхо молодого человека, только что отпахавшего полноценную смену взрослого, да ещё с переработкой, со всей очевидностью подсказывало ответить: «С вами», однако и в мастерскую было как всегда нужно.
– Да, надо бы подкрепиться, – поразмыслив, ответил Даллан.
Светлое лицо девушки зашлось легкой, едва уловимой мужскому глазу улыбкой, которая вскоре скрылась. Латона матерински поправила прядь золотых волос, прилипших к потному лбу, и посмотрела прищуренными глазами на солнце. Оловянное колесо ослепительно катилось по исчёрканному грифелем небу прямо над головой, навстречу героям.
По жёлтому песку струилась дорожка чуть примятых следов, оставляемая за спинами четверых друзей. Пробил вожделенный час обеда, и все рабочие устремились к широкому ангару с багрово-пепельной крышей и прибитой над дверьми табличкой: «Пищеблок». Шли в основном с так называемых карьеров, где с утра и до самой ночи занимались обработкой выловленной рыбы и где всегда стояло неугомонное зловоние чешуи, потрохов и речного ила; мужчины и женщины трудились там до изнеможения, покрываясь к концу смены потом с примешанной к нему склизкой тухлятиной. Компания друзей же, исключая Отто, держала путь с фабрики чёрной металлургии.
…Латона была устроена на разборку шлаков и лома, чтобы её рабочий ресурс не истощался слишком быстро, потому как средняя женская единица, как было когда-то установлено опытными функционерами-человекотехнологами Непотопляемой, обычно теряет трудоспособность почти вдвое быстрее самого слабого мужчины; впрочем, и из этой максимы были свои удивительные исключения, и последние без всякой застенчивости приставлялись к самым тяжёлым производствам, неся трудовую вахту бок о бок с работниками мужского пола. По окончании детского лагеря Латону в числе прочих выпускников подвергли тщательным исследованиям. Лазаретский Доктор присвоил ей стандартную трудовую категорию среднего разряда для женщин, невзирая на «незначительные отклонения сердечного ритма единицы № 00097016». Волей случая девушку распределили в одну производственную артель с Далланом и Ранди, так что она оказалась в компании своих друзей, с которыми сблизилась в последний год обучения в лагере. В пределах Непотопляемой это не было особенной редкостью, потому как, во-первых, заводы там были устроены по цехам, где выполнялись разные функции и требовались руки разных умений и навыков, и, во-вторых, управителям всё-таки приходилось на время сближать единиц противоположного пола в целях репродукции и дальнейшего наращивания производственных мощностей; однако подобное счастливое соседство вовсе не бралось за твёрдое правило: повезёт – повезёт, не повезёт – не повезёт. Ненужные же эксцессы и перекосы последствий запланированного соития в виде вероятного обрастания Непотопляемой тяжеленной цепью семейных уз вымывались умелыми речами Посланников, вещавших с бесчисленных теле- и радиостанций, от которых невозможно было спрятаться, укрыться. «Инженеры человеческих душ», как их лихо-заимственно рекомендовали книги кулуарных библиотек страны… Изрядно крупная от природы, Латона начала заметно худеть ещё в первые месяцы труда, когда её двенадцатилетней девочкой в числе остальных детей-одногодок поставили на первую работу – за прядильный станок, в полусмену длиною в три с половиной часа. Маленькие Даллан и Ранди в то время были подряжены к производству, которым Латона занималась сейчас, будучи уже восемнадцатилетней девушкой, – разбирать отходы металлургии (тоже в полусмену, только по «мужской норме»)…
Из дверей карьеров и фабрик высыпали толпы рабочих. В основном это были молодые люди возраста Даллана, Ранди, вихрастого рыжика Отто и Латоны; но среди них попадались и совсем взрослые трудяги, которым по той или иной причине тоже была поставлена сокращённая норма по схеме «смена + полусмена»: слабовастые и, иногда даже, откровенно хилые старатели, по милости божией целиком не избавленные от работы услужливой Расчеловечной, но также и миновавшие зловещий Сектор № 6, кишевший страшными тайнами и легендами. Тропинки переполосанных бинтами следов начинались от входных линий ангаров и кренились в асимптоту на углу громадной кирпичной стены завода волшебного порошка. В центре высоченной прямоугольной гряды сцепленных друг с другом оранжевых зубьев с шедшей промеж них, в местах стыка, цементной пеной находилась большая эмблема спрута, словно из пасти раскинувшего свои присосчатые плети; громадными, заволоченными водной мутью глазами он тяжело взирал на каждого работника, на каждого своего подчинённого, напоминая, кто они и где находятся. В поволоке знойного воздуха, когда голова горела и чуть не плавилась изнутри, в окружении кучек таких же сырых, измученных и одуревших восемнадцатилетних юношей и девушек грезилось, что дюжий моллюск Непотопляемой прямо сейчас противостоит в своей монументальности небесному светилу. Натруженные жилистые ноги плелись по песку квартальных дорог, как вдруг, прямо над ухом, со страшной силой раздалось: