Неправда

Ивакин Алексей Геннадьевич

– Вот!
– назидательно поднял палец Сашка.
– Сам не видел, только сказки бабкины рассказываешь. А тому психу врачи четкий диагноз поставили - "параноидальная шизофрения"!

– Да они каждому второму эту шизофрению ставят. Как что не понимают, так сразу "шизофрения", Этак у них и Серафим Саровский, прости Господи, шизофреником станет, оттого, что с Божьей Матерью разговаривал.
– Снова перекрестился Митрич.

– И поставят, а что?
– Сашка, несмотря на его крупную, плотную комплекцию походил

сейчас на взъерошенного воробья.

Митрич сплюнул с досады в окно и замолчал.

А Сашка почесал затылок и добавил:

– Как же этот синдром-то называется? Синдром, синдром... А вспомнил! Синдром Кандинского-Клерамбо!

– А что это за синдром?
– поинтересовался, молчавший до того, Лешка.

– Не помню я.

– Хреновый из тебя фельдшер!
– вздохнул Лешка.
– Элементарных вещей не знаешь.

– Сам ты псих хреновый!
– в тон Митричу ответил Сашка.
– Я, вообще-то, акушер-гинеколог по диплому. А работаю на "Скорой". На фига мне психиатрия?! Ты бы меня чего из травматологии спросил или как утонувшего откачать.

– А дальше-то будешь учиться?
– спросил Лешка.

– Хочу вот летом в медицинский поступать. А ты, гляжу совсем ожил?

– Совсем. В туалет только очень хочу.

– Приехали - уже отозвался Митрич и включил сирену с мигалкой, чтобы занять место на парковке, забитое таксистами. Но никто даже не пошевелился, чтобы пропустить "Скорую". Тогда опытный водила въехал прямо на тротуар у самого здания вокзала.

– Я быстро!
– сказал Сашка и выскочил с какими-то бумагами из "рафика", громко хлопнув дверью.

Митрич закурил в открытое окно, а Лешка, помялся-помялся, но все же рискнул спросить у хмурого водилы:

– Слышь, Митрич, а в каком монастыре эту самую... отчитку делают?

– А тебе зачем?
– спросил его, не поворачиваясь Митрич.

– Да я, это... Меня тоже, этот самый, бес преследует.
– С трудом произнес Лешка.

– Ишь ты!
– выглянул из-за сидения водитель.
– Тоже буковки считаешь?

– Хуже.
– Коротко ответил Лешка.

– Ты вот чего...
– задумчиво произнес Митрич.
– Тебя когда в дурку доставят, ничего психиатрам не ври, говори как есть. Только, что чертей видишь, умалкивай. Мол, срыв был, все такое. А главное, признавай, что больной. Они дюже любят, когда психи себя психами называют. Тебя недельки две, может месяц понаблюдают, а потом на дневной стационар переведут, если буянить не будешь.

– Это уж как получится.
– Вздохнул Лешка.
– Когда он во мне, я себя контролировать не могу.

– А ты постарайся! Бесу-то больно не уступай. И молитовку про себя постоянно читай. "Отче наш" знаешь?

– Нет.

– Эх, молодежь, молодежь... про девяностый псалом уж и спрашивать не буду. Тогда хоть Иисусову молитву читай. Она коротенькая. Сразу запомнишь. "Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного". Запомнил?

Повтори-ка!

– Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного!
– как послушный ученик повторил Лешка.

– Молодец!
– Одобрил Лешку Митрич.
– Постоянно читай, а особенно тогда, когда чего странное увидишь или почувствуешь. И крестное знамение накладывай на себя. Понял?

– Понял.
– кивнул студент.

– И когда тебя отпустят, ты сразу бегом в храм ближайший, в ноги священнику падай, говори - так мол и так, на отчитку мне надобно. У вас в епархии наверняка старец какой ни то отчитывает. Только смотри одной отчиткой-то не обойдешься. Какое-то время в монастыре поди пожить придется.

– Он говорит, что я друзей своих убил.
– Неожиданно ляпнул Лешка.

– А ты ему не верь. Глаза небось отводит, а друзья твои живы-здоровы.

– Вряд ли...
– снова вздохнул Лешка. Слишком реальными были воспоминания, от которых хотелось сбежать на край света.

Но тут прибежал Сашка, при котором разговор вести не хотелось.

– Ну все!
– радостно открыл он дверь.
– Там начальник вокзала с начальником поезда еще матерят друг друга, но, в принципе, вопрос уже решен. Отправят тебя через пару часов домой. Радуйся, псих.

И Лешка, правда, обрадовался. Перспектива сгнить заживо в стенах бахчисарайской клиники повергала его в такое отчаяние, что он не хотел и думать об этом, что понял только сейчас.

– Митрич! Помогай!
– открыл Сашка задние двери "буханки".

– Развяжи ты парня, пусть хоть кости разомнет.
– Неожиданно пожалел Лешку Митрич.

– Не положено. С меня потом башку снимут, если он деру даст.

– Охо-хо, доля наша горькая...
– вздохнул Митрич и взялся за ручки носилок.

Дотащили его до вокзального медпункта быстро и только там сняли ремни, оставив, впрочем, завязанной смирительную рубашку.

В комнате сидела симпатичная темноволосая женщина средних лет, естественно, в белом халате, и заполняла какие-то бумаги.

– Принесли? Пусть сидит в углу. Не буйный?
– спросила она.

– Вроде нет, всю дорогу лежал не дергался.
– Ответил ей фельдшер.

– Хорошо. Сейчас сопроводительную подпишу... А кто из вас сопровождающим едет?
– посмотрела она на Митрича с Сашкой.

– Никто!
– развел руками Саня.
– Наша работа его до вокзала доставить.

– Так не пойдет!
– возмутилась женщина.
– Его же нельзя одного отправлять! Натворит чего по дороге... Кто отвечать будет?

– Я сейчас прямо здесь натворю, если меня в туалет не сводят.
– Угрюмо пробурчал Лешка.

– Дай ему утку.
– Приказала женщина, сразу разонравившаяся Лехе.

– Ладно, чего утку, давайте я его в туалет свожу.
– Ответил ей Митрич и, не дожидаясь разрешения развязал рукава рубашки. Лешка едва повел руками, как завыл от боли в затекшем теле.