Неправильная женщина
Шрифт:
— Запасливый ты мой! — это я не сказала, а только подумала. Для такой фразы моего французского было явно недостаточно. Вместо слов, подкралась к нему сзади и уронила прямо на свежезастеленную постель. Оседлала и даже укусила слегка.
Это вызвало такую бурю восторга, что в себя удалось прийти не скоро.
Когда я все же смогла собраться с мыслями, то увидела себя рядом со своим мужчиной. Он обнимал меня и прижимал к себе. Все правильно, так и должно быть. Я пристроила щеку ему на грудь, точнее, на стиральную доску его грудной клетки. Но мне не было жестко или
— Знаешь, мне так есть захотелось. Я пойду перекушу. Тебе что-нибудь принести?
— Не надо, я с тобой. Думаешь, ты один тут такой голодный?
Мы пошли. В самом низу лестницы чуть не упали, потому что отчаянно пытались держаться друг за друга. В результате врезались в вешалку и на нас попадали старые плащи. Мы чуть со смеху не умерли.
В кухне, пока я открывала банки с соком и бутылки с минералкой, Анри накладывал на остатки багета все, что под руку попадалось. Соорудил богатырский бутерброд, открыл рот пошире и остановился, потому что заметил, как я на него смотрю.
— В чем дело? Ты что, никогда не видела бутербродов?
— Видела. Мне просто интересно, насколько широко ты сможешь разинуть рот.
Пеллернен бросил бутерброд на стол:
— Хулиганка! Так я совсем голодным останусь! — и стал гоняться за мной по всей кухне. Поймал, сгреб за шиворот и стал целовать. Потом спросил:
— Ты обратила внимание, мы с тобой все время хохочем, как ненормальные?
— Ну и что? По-моему, это здорово! Главное, что не плачем.
— И ты меня совсем не боишься?
— А я должна тебя бояться?
— Ну меня вечно упрекают, что я на всех ору, ругаюсь, давлю… Но ты как-то не так на это реагируешь, не оправдываешься и не обижаешься, все обращаешь в смех и шутки.
— Я никогда не оправдываюсь. И обижаюсь очень редко.
— И не боишься, — уточнил он.
— Вот еще, стану я тебя бояться. Ты орешь нестрашно, понарошку. И сердишься так же. А даже если и на самом деле, все равно не боюсь. Мне с тобой весело и не страшно.
— Да как-то не хочется на тебя всерьез сердиться.
— Не хочется — и не надо. Ты ешь свой бутерброд. А я полюбуюсь.
Он со всего маху куснул огромное съедобное сооружение и чуть не подавился. Мы снова закатились смехом. Пришлось сначала попить водички, чтобы успокоиться, только потом бутерброд удалось съесть. Правда, сделали мы это вдвоем, разъяв его на части. По-русски я бы еще пошутила, но тут у меня словарный запас кончился.
Когда мы вернулись в спальню, Анри сказал тихонько:
— Я тешил себя мыслью, что знаю настоящую любовь, и очень этим гордился. Надо же было быть таким дураком. Мы с Жину никогда так не смеялись. Я все время боялся ее обидеть. А она боялась, что я буду покушаться на ее суверенитет. А ты ничего не боишься, и я с тобой ничего не боюсь. Сейчас я вижу ясно — в любви не должно быть страха.
— Все правильно. Если любишь, бояться
Оказывается, я совсем забыла, как удобно и спокойно засыпается, когда тебя обнимает любимый мужчина. Правда, среди ночи я проснулась от того, что мой зад высунулся из-под одеяла и мерз. Зная, как бесплодна борьба за одеяло, я встала и полезла в шкаф. Там, естественно, нашла второе. Правда, без пододеяльника, но это детали. Снова улеглась, укрылась, и спала уже до утра.
Утром Анри разбудил меня на рассвете, как водится, поцелуями. Я с жаром ответила на его ласки, несмотря на то, что не вполне проснулась. Или благодаря? После этого логично было бы продолжать спать, но мой возлюбленный потянул меня за руку:
— Пошли!
И повел прямехонько к морю. Как раз поднялся прилив. Вода была холодная и живо разогнала остатки сна.
— Спать будешь после обеда, а сейчас позавтракаем и в Кемпер!
Я была не очень уверена, что нам туда надо, но спорить не стала.
В этот момент в кармане моего халата зазвонил телефон. Сережка. Действительно, мой сын интересовался, почему мама ему вчера так и не позвонила и не отвечала на звонки. Я глянула — мама родная! Восемь неотвеченных вызовов! Я постаралась успокоить сына: гуляла, купалась, а телефон оставила в комнате. А потом так устала, что заснула, забыв посмотреть на телефон.
— Мам, ну как ты, нормально?
— Сереж, у меня все О.К. Отдыхаю в лучшем виде. У тебя-то как? И у Катьки?
— У нас тоже все классно! Дом большой, пляж отличный, ребята не вовсе козлы, общаться можно. А у тебя точно все в порядке?
— Да сказала тебе, все отлично!
Я закончила разговор, но чувство у меня осталось странное.
Мы вернулись в дом, пошли на кухню, и я стала перебирать наши припасы, чтобы приготовить завтрак. Меня ждало огорчение: большую часть продуктов пришлось выбросить. День, проведенный в багажнике, не пошел им на пользу. А то, что осталось, годилось в основном для сухомятки. Ничего путного приготовить не получалось.
Я рассуждала сама с собой:
— Так, сырокопченый окорок — это хорошо. Маринованный лосось — тоже пойдет. Камамбер — это великолепно! Паштет надо немедленно съесть, вечером уже можно будет выбрасывать… Холодный ростбиф, горчица, соусы какие-то в банках… Овощи уже все попортились, и зелень сдохла. Сливочное масло! Правда, мало его… Кофе отличный, молока нет.
Анри внимательно за мной наблюдал, просто естествоиспытатель какой-то. Потом спросил:
— А что, собственно, тебе нужно?
— Мне? Мне нужны продукты, чтобы приготовить что-нибудь на завтрак.
— Ну например?
— Яйца, молоко, зелень, помидоры, лук — был бы омлет с луком и помидорами. Растительное масло, чтобы было, на чем жарить. Оливковое тут есть, но им только салаты заправлять. И кстати, салат! Зелень, овощи, молоко, йогурт, домашний творог. Нормальные продукты, а не остатки пиршества в замке. Мука и дрожжи — я бы хлеб выпекла, тут в углу есть хлебопечка.