Неправильный диверсант Забабашкин
Шрифт:
«Ну какую он может представлять ценность? Разве только как инструктор по снайперской стрельбе?»
Конечно, по полученному из Новгорода докладу проходил ещё некий лейтенант госбезопасности по фамилии Воронцов, что постоянно вертелся вокруг этого снайпера. Но Канарис, как только прочитал эту информацию, сразу же понял, почему так происходило.
«У того сотрудника работа такая. Он обнаружил необычного солдата и пытался с ним работать. Любой на его месте поступил бы точно так же, ведь предъяви он этого бойца своему начальству, как находку, которую
Дальнейшая судьба этого Воронцова, исходя из рапорта, доподлинно была неизвестна. Но предполагалось, что, скорее всего, он сгинул в болотах близ Троекуровска. Да и несущественно это было. Особого интереса тот командир не представлял, а вот его подопечный — другое дело. И, нужно сказать, вначале даже показалось, что ему повезло гораздо больше — он выжил и вскоре должен был предстать перед самим фюрером, если, разумеется, Гитлер захочет этого самого Забабаху увидеть.
Впрочем, теперь можно говорить о той встрече лишь в предположительном ключе: если бы захотел… Потому что та потенциальная встреча, которая с большой вероятностью могла бы состояться, больше не состоится. Всё пошло не по плану, и, казалось бы, надёжная ситуация полностью вышла из-под контроля.
Судя по первому докладу, который адмиралу озвучивал лично отвечавший за эту операцию его заместитель, самолёт с пленником на борту потерпел крушение, и все находящиеся в нём погибли. Такая весть была очень неприятной. После донесения о слухах Канарису очень хотелось и самому пообщаться с русским снайпером и впоследствии, предоставив пленника Гитлеру, лишний раз показать свою лояльность и расторопность.
«Фюрер бы обязательно оценил столь своевременный ход. Только что наши войска остановились из-за русского снайпера. А уже через короткий срок этот снайпер подан, как говорят русские, на тарелочке с голубой каёмочкой. Ну разве это не прекрасно?»
А теперь всё приходилось отменять. Из-за внештатного отказа двигателей самолёт разбился, а все пассажиры, пленник и лётчики сгорели. Более того, сгорели и приехавшие на помощь офицеры и солдат, что отдыхали неподалеку. Вероятно, их завалило горящими обломками при взрыве баков, что последовал после возникновения пожара.
Всё было плохо, но не настолько, чтобы очень сильно горевать. Не получилось, и ладно! Работаем дальше.
Однако сейчас, выслушивая второй доклад заместителя, адмирал Канарис покрывался испариной.
То, что он слышал, было невообразимо! Более того, это больше походило на злую шутку — смертельную шутку, а не на правду.
Когда Пикенброк, закончив докладывать, закрыл папку с бумагами, побледневший начальник разведки Абвера, не веря своим ушам, мгновенно потеряв голос, просипел:
— Ганс, вы отдаёте себе отчет, что вы мне доложили?!
— Да, господин адмирал. Отдаю, — вытянулся по стойке смирно генерал.
— То есть, вы хотите сказать, что срочно вызванные эксперты сумели опознать все трупы?
— Да, господин адмирал.
— И после тщательной экспертизы, они неопознанного
— Не обнаружили, господин адмирал. Там всю местность в округе обыскали, больше никого найти не удалось.
— Из этого следует, что тело этого Забабашки не обнаружено?!
— Увы, его тела нигде нет, — вздохнул генерал.
— Да вы с ума сошли! — взорвался всегда спокойный адмирал Канарис. — Вы! Вы! Вы!! Ввезли! Везли, мать его, в Третьийт Рейх снайпера, мать его, который, мать его, уничтожает, мать его, целые дивизии, словно орехи щёлкает! Вы понимаете, что вы говорите?! Это же самая настоящая диверсия, мать его?!
На это ответить генералу было нечего. Как ни крути, а получалось, что именно он способствовал проникновению во вполне ещё безопасный тыл столь опасного хищника. По горячим следам найти снайпера не удалось, и теперь необходимо было решить, как сделать так, чтобы, не привлекая всеобщего внимания различных конкурентов, в том числе СС и СД, организовать поиски не только в районе падения самолёта, но и во всех ближайших городах и населённых пунктах. Именно этот скользкий момент и хотел со своим начальником обсудить генерал Пикенброк.
Но Канарис не спешил озвучивать свои мысли, а погрузился в раздумья.
Любой на месте адмирала, понимая, что его подчинённый очень сильно дал маху, устроил бы тому всеобъемлющий разнос с последующим понижением в звании и даже возможным переводом на другую должность или вообще в другой род войск. Но дело было столь щекотливое и секретное, что любая утечка информации по этому вопросу могла бы очень негативно сыграть на дальнейшей карьере главы Абвера, а, может быть, даже грозила и более серьёзными последствиями, вплоть до обвинения в предательстве.
А потому он приказал подчиненному срочно принести в его кабинет все документы, касающиеся Забабахи, и запретил болтать языком.
— Завтра новый день. Будут новые проблемы. И их нужно будет срочно решать. А потому вы мне нужны в бодром, боеспособном состоянии, мой верный заместитель, — пожал руку на прощание своему помощнику адмирал и, поблагодарив за службу, отпустил домой, отдыхать.
Пикенброк уехал к себе, а вечером в его доме неожиданно произошла трагедия. Оказалось, что его жена из-за психического срыва отравилась ядом, а сам генерал, не выдержав этой потери, повесился, перед этим сумев поджечь своё жилище.
А тем временем адмирал, помешивая кочергой уничтожаемые в камине бумаги с любым упоминанием о столь живучем Забабашке и его прилёте в Третий рейх, опираясь на ранее полученную информацию, постарался составить психологический портрет русского и проанализировать его будущие шаги. И то, что у него получалось, ему очень сильно не нравилось, ведь от бойца, который кидается с одной винтовкой в руках на танки и самолёты, ничего хорошего ожидать не приходилось. А это значило лишь одно — руководство Третьего рейха начинало играть с Забабашкой в «русскую рулетку», при этом совершенно не зная об этом.