Неправильный лекарь. Том 1
Шрифт:
Я весело посмотрел в её серьёзные, выглядывающие из-под сдвинутых бровей глаза, тщательно вытер подошвы туфлей о брошенную ей на пол тряпку и только потом прошёл дальше, и начал снимать пальто, которое тут же подхватила Маргарита и повесила в шкаф. Так же быстро разоблачили и Катю. Мольберт быстро занял своё место на полке большого встроенного шкафа, а новое пальто быстро перекочевало из пакета на вешалку. Всё произошло так быстро и красиво, что хотелось аплодировать. Жаль не снял это на видео, чтобы посмотреть потом в замедленном режиме. Я почти уверен, что смог бы разглядеть движения флюидов бытовой магии,
— Руки мойте и идите в столовую, давно обедать пора, а они всё ходют и ходют непонятно где! — также сердито и недовольно пробурчала Маргарита, а мне от этого стало ещё приятнее и уютнее, теперь сложилось полное ощущение присутствия дома. — Хоть отогреетесь, а то шляетесь там по этим ветрам, даже шарф не надеваете, здоровье не бережёте совсем! И как вы собираетесь до старости дожить?
Катя удручённо покачала головой, демонстративно повесила руки плетьми, сгорбилась, наклонила голову и пошла следом за служанкой. Я еле сдержался, чтобы не заржать над этой клоунадой. Потом чёт подумал и заржал, вызвав недовольный взгляд через плечо со стороны Маргариты. Бабка горестно вздохнула, словно только что похоронила любимого кота и уверенно засеменила дальше.
Настя, наша кухарка, девка молодая, да бойкая, уже начинала накрывать на стол. Небольшая полнота нисколько не портила вполне симпатичной внешности и ни в коем разе не мешала носиться с тарелками в руках, как заведённая. На беспрестанное ворчание Маргариты она уже научилась не обращать внимания, просто уверенно делала своё дело. На столе появилась расписанная под Гжель фарфоровая супница, из которой она разлила по тарелкам густой ароматный борщ. На столе уже стояло блюдо с горкой свежеиспечённых пампушек с чесноком. Самая лучшая еда на обед, обожаю борщ. Да ещё когда он такой густой, что воткнутая в кастрюлю поварёшка не падает, а медленно склоняется к бортику. И кусочки говядины настолько хорошо проварены, что рассыпаются и тают во рту. На второе была свиная отбивная и жареная до хрустящей корочки картошечка с грибочками, вообще самое то.
— Ну что, братец, — спросила довольная и сытая Катя, промакивая губы белой салфеткой, — пойдём погуляем по набережной?
— Какое гулять? — тут же вмешалась словно выросшая из-под земли Маргарита. Я даже не понял, когда она появилась, выходила ведь из столовой. — Вон перед камином посидите, ножки погрейте, да чаю с бараночками. А то только борщом согрелись и опять под ветра студёные собрались!
— Рит, прекрати, ну не холодно же на улице! — взмолилась Катя, сделав скорбное личико. — И ветра почти нет.
— Чаю попьёте и идите на все четыре стороны, мёрзните! — недовольно буркнула старуха. — Пантелеймон камин уже растопил, Настя чай и выпечку принесла, шуруйте, я вам сейчас пледики принесу, ножки накроете, как только они от камина согреются.
— Спасибо, Маргарита, ваша забота о нас бесценна! — торжественно и с серьёзным видом провозгласил я, на что получил от неё охреневший взгляд.
Она хотела что-то сказать, но сжала губы и скрылась в неизвестном направлении. Вот и ладненько, зато бурчание прекратилось.
В каминном зале хозяйничал Пантелеймон, наш слуга. Судя по выправке бывший военный, он всё делал грациозными чётко выверенными движениями, в то же время сохраняя при этом идеальную осанку, словно лом проглотил. Седые волосы
Мы с Катей удобно расположились в придвинутых на благоразумное расстояние к камину креслах, между нами стоял столик с чаем и разными вкусняшками. Я попросил сестрёнку продолжить рассказывать обо всём, что в голову придёт, без особой темы, просто всё подряд, чем она охотно занялась. Она всё говорила и говорила о разном, в моём мозгу проявлялись всё новые картинки и образы из прошлого Александра Петровича и его семьи. Теперь уже моей. Так и не заметил, как уснул, откинувшись на спинку кресла. Проснулся от того, что Маргарита решила поправить на мне плед, ворчливо оправдывая это тем, что я могу замёрзнуть, так как камин уже прогорел.
— Как прогорел? — я резко отпрянул от обнимавшей меня мягкой спинки кресла.
Кати на соседнем кресле уже не было, Маргарита ещё что-то пробурчала по поводу того, что я молодой да резкий и тоже ушла. На улице уже вечерело. Ну и ладно, зато хорошо отдохнул, теперь можно и пойти прогуляться. Под чутким контролем Маргариты намотал на шею шарф, надел шляпу и наконец вышел на свежий воздух.
После общения перед камином окружающий мир стал немного другим, более родным, привычным. Целая плеяда тёплых воспоминаний, вызванных Катиными рассказами, благотворно сказалась на общем настроении и представлениях об окружающем. Пожалуй, не хуже сеанса в кабинете Корсакова. Надо будет продолжить такие процедуры. Но и от Корсакова я не откажусь, очень надеюсь, что он сможет помочь заново пробудить уснувший дар, для меня сейчас это имеет первостепенную важность. А что насчёт амулета, ну его на хрен, я его не надену, как бы старательно ни втирал Боткин информацию о его жизненной для меня необходимости.
Виктору Сергеевичу я пока что верю намного больше, он работает в нашей клинике уже много лет и отец его уважает. Несмотря на слабый дар старик умудряется делать вещи, недоступные другим лекарям. Взять те же хирургические вмешательства, правда я пока не знаю, в каком объёме он ими владеет. Почему-то сомневаюсь, что ему приходилось делать такие же большие операции, какие я выполнял чуть ли не на каждом дежурстве. Короче, старик сказал держаться от амулета подальше, и я ему верю, так и сделаю. А Андрею скажу при встрече, что так и не нашёл.
Катю я обнаружил сидящей на лавочке в парке, на берегу рукава Малой Невки. Впервые в этом мире я видел, как кто-то грызёт семечки и беззаботно выплёвывает шелуху в опавшую листву. Солнце уже частично скрылось за крышами домов, начиная погружать парк в сумерки, подсвечивая выложенные тротуарной плиткой дорожки отраженным отсветом от оранжевых облаков.
— Поделись семками, — сказал я, плюхнувшись на скамейку рядом с сестрой и требовательно подставил руку.
— Хм, ты ж не любишь, — удивилась она. — Говоришь всегда, мол плебейское занятие для базарной площади.