Непремеримость
Шрифт:
– Вы имеете в виду Азефа?– спросил Дзержинский и сразу же пожалел, что задал этот вопрос, так напрягся собеседник. Мне всегда казалось, что истинным создателем боевой организации был Гершуни... Яцек Каляев много рассказывал о нем...
– Знали Каляева?
– Он был моим другом, товарищ Петр.
– А мне он был как брат... Я смогу ответить вам через неделю товарищ Астроном.
– Тогда это лучше сделать в Варшаве Ваши знают, как со мной связаться, до свидания.
Этой же ночью Дзержинский выехал в Лодзь.
КОНЦЕПЦИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЗАГОВОРА
Из Лодзи Дзержинский отправился в Берлин,
Поздно ночью, когда на квартире остались только Тышка, Ледер и Дзержинский, она заметила:
– Не знаю, права ли я не вынося на суд товарищей мнения и чувствования... У меня такое ощущение, что в Петербурге началась мышиная драка за власть.
– Полагаешь, мы должны учитывать и это в нашей борьбе? осведомился Дзержинский.
– С одной стороны, грех не учитывать разногласия между врагами - искусству политической борьбы надо учиться, мы в этом слабы, но - с другой - вправе ли мы позволять себе опускаться до такого низменного уровня, не поддающегося логическое просчету нормальных людей каким характеризуется ворочающийся заговор в Петербурге? Не измельчим ли мы себя?– задумчиво сказала Люксембург.
– Какой заговор?!– Ледер пожал плечами.– Менжинский рассказывал кое-какие эпизоды о том, как там сражаются партии царедворцев, чтобы приблизиться поближе к трону... Обычная возня, свойственная абсолютизму... Заговор предполагает наличие персоналий. Нужен Кромвель. Или Наполеон. В России таких нет.
– Зато Азефы есть, - жестко сказал Дзержинский.– Точнее говоря, Азеф.
– Не уподобляйся Бурцеву, - заметил Ледер.– Он чуть ли не публично обвинял Евно в провокации.
– Вполне возможно, что он поступает правильно, - ответил Дзержинский и рассказал собравшимся о том, как видел члена ЦК эсеров, садившегося в экипаж Герасимова.
– Не верю, - отрезал Тышка - Ты мог обознаться, Юзеф. Не верю, и все тут. Да, барин от революции, да, внешность отталкивает, сноб и нувориш, но ведь он рисковал головой, когда организовывал покушение на Плеве и великого князя Сергея! Он организовал, именно он, Азеф!
– Все же я бы просил передать мое сообщение Бурцеву, упрямо возразил Дзержинский.– Я ему доверяю. И еще я прошу, - он обернулся к Люксембург, - поручить нашим товарищам в Париже разыскать на улице Мальзерб, шесть, Андрея Егоровича Турчанинова. Это бывший охранник, который очень и очень помог нам в деле с полковником Поповым, вы помните... Весьма информирован; полагаю целесообразным включить его в это дело. Как и все мы, я отношу себя к идейным противникам товарищей эсеров, однако невозможно мириться с тем, когда честнейшие подвижники революции, вроде Сазонова и Яцека Каляева, гибнут по вине провокатора...
– Хорошо, - согласилась Люксембург.– Думаю, против Турчанинова возражений не будет.
Возражений не было, согласились единогласно; только Здислав Ледер убежденно повторил:
– Но вот что касается заговоров в Петербурге, - ты не права, Роза. Не следует выдавать желаемое за действительное. Не такие же они идиоты, эти сановники, чтобы рубить сук, на котором сидят! В единстве их сила, они друг за дружку кого угодно уничтожат; милые бранятся только тешатся...
Тем не менее Люксембург была права.
Именно
В мозгу Герасимова концепция государственного заговора родилась не сразу, работая бок о бок со Столыпиным, он постоянно думал, как сделать карьеру; понял, что премьер прямо-таки алчет террора, - в первую очередь для того, чтобы оправдать в глазах общественного мнения свой безжалостный курс; виселиц понаставили не только на Лисьем Носу, но и по всей империи - "успокоение должно быть кроваво-устрашающим".
Герасимов никогда не мог забыть, как премьер вспоминал о беседе с лидером кадетов Милюковым; встретились в первые недели столыпинского правления, когда Трепов всячески поддерживал идею коалиционного министерства.
Нервно посмеиваясь, Столыпин рассказывал Герасимову (встречались, как правило, после двенадцати, когда в охранку стекалась вся информация за день) о том, что Милюков, - ах, либерал, чудо что за конституционалист!– сразу же отчеканил "Получив право руководить империей, отчитываясь за свои действия перед Думой, мы недвусмысленно скажем революционным партиям о пределе свободы. В случае нужды, если они будут гнуть свое, - поставим на всех площадях гильотины, - и не картонные, а вполне пригодные для трагического, но, увы, необходимого действа".
Разошлись в одном лишь Милюков требовал "Министры должны назначаться и утверждаться Думой".
Столыпин стоял на том, что должности министров внутренних и иностранных дел, военного и морского есть прерогатива верховной власти и на откуп Думе никогда отданы не будут.
Из-за этого Трепов, незримо поддерживавший Милюкова, проиграл все, что мог. Государь, удовлетворенный тем, что кончились беспорядки и героем этой победы стал Столыпин, не взял дворцового коменданта Трепова на фрегат во время традиционного путешествия по шхерам, сановные "византийцы" сразу же оценили этот жест государя, со всех сторон понеслось: "Ату, Трепова, ату его, шельмеца!" Трепов этого не перенес, умер от разрыва сердца.
Вместо бывшего своего любимца государь решил пригласить в плавание московского генерал-губернатора, адмирала Федора Васильевича Дубасова, - с ним его связывали давние узы дружества. Женатый на дочери адмирала Сипягина, блестящий гардемарин Дубасов совершил кругосветное путешествие на яхте "Держава" еще в восемьсот шестьдесят четвертом году; во время русско-турецкой войны взорвал турецкий броненосец "Сейфи", - а сам-то был на маленьком катерочке "Цесаревич": в восемьсот девяносто первом году командовал фрегатом "Владимир Мономах", на котором наследник, его высочество Николай Романов совершал плавание на Дальний Восток; в девятьсот пятом году получил звание генерал-адъютанта; постановлением совета государственной обороны был назначен в ноябре пятого года генерал- губернатором Москвы, расстрелял Пресню, за что жалован званием члена государственного совета; эсер Борис Вноровский (дважды встречался с Дзержинским на квартире Каляева, фанат террора, все доводы Юзефа о том, что исход схватки решит не бомба, а противостояние идей, отвергал без спора) бросил бомбу в карету Дубасова, когда тот возвращался из Кремля к себе домой на Тверскую, адмирал отделался царапинами.