Непремеримость
Шрифт:
Как всякий ветреный человек легкого характера, Трусевич думал легко и быстро, был доверчив и тянулся к тому хорошему, что порою придумывал для себя в собеседнике: "Чем больше в мире будет выявлено добра, тем легче объяснить заблудшим, на что они замахиваются и чего могут лишиться".
Именно эта его черта, а также хлестаковская склонность щегольнуть осведомленностью обо всем, что творится в "смрадном революционном подполье, у нынешних "Бесов", в свое время поставила его карьеру на грань краха, и виновником этого возможного краха был именно полковник Герасимов.
Дело
Первым актом, который провели "максималисты" Медведя, была экспроприация Московского общества взаимного кредита; взяли восемьсот тысяч, начали ставить склады оружия, типографии, печатали прокламации, гудели вовсю.
Герасимов нервничал, дело пахло порохом; Столыпин не считал нужным скрывать озабоченность бесконтрольной группой бомбистов; только Трусевич был спокоен и как-то даже затаенно счастлив; премьер недоумевал; директор департамента полиции успокаивал его: "Дайте мне еще недельку, Петр Аркадьевич, и я порадую вас приятнейшим известием..."
И действительно, ровно через неделю Трусевич позвонил Герасимову и попросил его приехать в департамент по возможности срочно. Несмотря на то, что Герасимов, хоть и не впрямую, но тем не менее Трусевичу, подчинялся, приехал сразу же.
– Александр Васильевич, - начал Трусевич торжественно, я просил бы вас немедленно отзвонить в охрану и запросить ваших помощников, нет ли в картотеках каких-либо материалов по эсеру Соломону Рыссу?
– Если бы вызывая к себе, вы позволили мне сделать это самому, а не помощникам, я бы прибыл часом позже, но со всеми документами, - сухо ответил Герасимов.
(Так бы и отдал ты мне эти документы, сукин сын, подумал Трусевич, дудки, звони отсюда, спрашивай при мне, контроль всему делу голова.)
– Да ведь ко мне только-только поступила информация из Киева, - ответил Трусевич, - обрадовался, из головы выскочило... Ничего, попьем чайку, поговорим о том о сем, а ваши пока поглядят. Звоните.– И Трусевич требовательно подвинул ему телефонную трубку.
Герасимов все понял: когда кругом интриги и подсидки, рождается обостренное чувствование происходящего.
Взяв трубку, назвал барышне с телефонной станции номер своего адъютанта на Мойке:
– Франц Георгиевич, я сейчас на Фонтанке (фамилию Трусевича не назвал, конспирировал постоянно; потом, впрочем, пожалел об этом). Меня интересуют материалы, какие у нас есть по "Роману", двум "Семенам" и "Ульяне". Поняли? Максималист. Отзвоните аппарату семнадцать двадцать два, я здесь.
– Возможно ли передавать данные по телефону?– несколько озадаченно спросил адъютант.– Все-таки дело касается...
Герасимов поднял глаза на Трусевича:
– Мой адъютант интересуется, можно ли такого рода сведения передавать по телефону?
– Конечно, нельзя. Пусть подвезет.
– А
– Все барышни на телефонной станции постоянно проверяются нами, Александр Васильевич. Да и вами, убежден, тоже. Нельзя же всего бояться! В конце концов мы хозяева империи, а не бомбисты.
– Франц Георгиевич, - не скрывая улыбки, сказал Герасимов адъютанту, - по телефону передавать нельзя. Если, паче чаяния, найдут, пусть доставят сюда незамедлительно.
(Слова "паче чаяния" были паролем, адъютант тем и ценен, что понимает взгляд, интонацию и построение фразы шефа, через полчаса отзвонил в кабинет Трусевича. попросив передать Александру Васильевичу. что в "архивах охраны интересующих его превосходительство документов не обнаружили".)
Документы, однако, были. Азеф сообщил что некий Рысс является ближайшим помощником Медведя-Соколова и возглавляет группу прикрытия террора в организации эсеров-максималистов, весьма опасен, участвовал в нескольких актах, сейчас сидит в Киевской тюрьме, ждет смертной казни за ограбление артельщика чьи деньги должны были перейти в фонд партии.
Походив по кабинету Трусевич сказал:
– Нет, так нет... А жаль. Я полагал, что у вас должно быть что то интересное в сусеках. Коли так, какой смысл посвящать вас в подробности! Однако хочу предупредить чтобы ни одного ареста среди максималистов ваши люди не проводили. Отныне я их беру на себя.
Трусевич сказал так поскольку неделю назад Рысс обратился к начальнику Киевской охранки Еремину и предложил свои услуги в освещении максималистов, поставив непременным условием организацию его побега из тюрьмы. При этом он присовокупил что ни с кем кроме Еремина и, если понадобится, Трусевича в контакт входить не будет.
Трусевич приказал организовать побег во время спектакля убили тюремщика заигрались да и суматоха была обычная для неповоротливой карательной системы когда департамент полиции таился от охранки, та - от тюремной администрации, тотальное недоверие друг к другу, ржавчина, разъедавшая громоздкую, нераскачливую машину царской администрации.
(Чтобы еще надежнее прикрыть нового провокатора, Трусевич приказал отдать под суд трех тюремных стражников за халатность, бедолаг закатали в каторжные работы, освободили только через два года когда один уже плохо соображал и все время плакал, а другой заработал в рудниках чахотку.)
Еремин, получивший благодаря показаниям Рысса повышение (тот, однако, отдал общие сведения, ни одной явки не назвал, клялся что оторван от максималистов обещал все выяснить в столице), был назначен "заместителем заведывающего секретным отделом департамента полиции", то есть стал хозяином всей наиболее доверенной агентуры - привез провокатора в Петербург.
Трусевич беседовал с Рыссом на конспиративной квартире два дня проникся к нему полным доверием положил оклад содержания сто рублей в месяц, поручил приискать квартиру после этого сообщил Столыпину, что просит никому не разрешать трогать максималистов: "Спугнут всю партию, а я ее в ближайшее время прихлопну всех заберу скопом".