Непридуманные истории, рассказанные неутомимым странником сэром Энтони Джонсом
Шрифт:
Я не женился и не скупил все крымские рапаны, а в назначенное время вернулся к маме в Ленинград. Дядьки, лишившие меня 300 рублей по дороге в Ялту, вскоре попались и выяснилось, что они ждали меня в аэропорту Симферополя заранее по звонку из Ленинграда, где наводчица – буфетчица «вычислила» меня, когда я расплачивался за пиво с бутербродом. Тех же денег, что я привёз с собой из Алупки, хватило на два года безбедной студенческой жизни!
Коста-Рика. 11.11.14
Охота
Третий курс, зимняя сессия 1971-го года была трудной. Надо было пройти без троек и мне это впервые за два с половиной года удалось. Староста группы Саша Муров давно приглашал на охоту к себе в посёлок Ляды в Псковской области, меня же абсолютно ничего не держало в Ленинграде, и я охотно согласился поехать пострелять зайцев и волков, хотя опыта у меня не было! Я представлял себе охоту как развлечение избранных: собаки выгоняют зайцев на полянку, я прячусь в стогу сена, пью себе водочку, закусываю салом и маринованным грибком. Когда зайцы подойдут поближе, моё дело – нажимать на курок и складировать добычу в мешок.
Посёлок Ляды не запомнился, большую часть времени перед охотой мы сидели в доме у Сашиных родителей, пили «Солнцедар» и ждали, когда
Мы вышли к лесу, когда часы показывали восемь утра. Было темно и холодно, поэтому шли быстро. Собака поняла, что мы надолго и всерьёз и, гавкнув на прощание, побежала обратно в посёлок. Умная оказалась собака. Я же доверился Саше, потому, что привык доверять ему как старосте группы: он был местный и дорогу знал, по его словам, как свои пять пальцев. Следов в лесу было предостаточно и даже неопытный охотник сразу мог увидеть, что зайцев тут много и другого зверья много. После первого привала, часов этак в десять, мы в первый раз увидели настоящего взрослого зайца. Он сидел на полянке около стога сена, как и должно было быть, и озирался по сторонам. Ветра не было, и он нас учуять никак не мог. Саша назначил меня вторым номером, сам присвоил себе первый, проинструктировал второго что и как делать, если заяц решит на него напасть, а сам пошёл в обход, чтобы выйти с другой стороны полянки. Через какое-то время раздался выстрел, первый выскочил на полянку, а косой бросился в мою сторону. Здоровенный был зверь… Саша за ним… а я с криком «Ура!» и с ружьём наперевес кинулся ему навстречу, тем самым нарушив только что полученную инструкцию. Заяц, увидев меня, сделал резкий поворот направо и ускакал в лес. Но перед этим я успел в него пальнуть и попал в Сашу. Хорошо, что он в ватных непробиваемых штанах был, обошлось без неприятностей. Мы это тут же и отметили, закусив салом.
Было не очень холодно, пасмурно, но безветренно. Настроение – блеск! События только что проигранного боя с зайцем будоражили! Следующей встречи с дичью ждали долго, и это был не заяц. Это была полинявшая и совсем какая-то жалкая лисица. Стрелять не стали. Я даже хотел ей дать кусочек хлеба. Саша сказал, что лисы сейчас болеют и шкура ничего не стоит. К полудню потеплело и наст под сапогами хрустел и иногда проваливался. В один из таких моментов, провалившись выше колена в снег, я вытащил ногу в сапоге, но без подошвы. Подошва оторвалась, жёстко зацепившись об наст. У запасливого старосты с собой оказалась верёвочка и кое-как мы подошву привязали, но вы понимаете… Теперь надо было думать не об охоте, а как скорее добраться до жилья, пока не отмёрзла нога.
«Смысла возвращаться домой никакого» – сказал как отрезал мой напарник – «до дома идти столько же, сколько и до Соплюшков, в Соплюшках баня и самогон, поэтому идём дальше, но быстрее». Больше не отвлекаясь на дичь, мы пошли быстрым шагом. Идти без подошвы было нелегко, три раза мы останавливались, разводили костёр, отогревали мою ногу, сушили носки и отогревались в целом, у нас ещё не кончился запас. Потом опять в путь, но когда начало смеркаться, всё-таки с пути сбились. Поплутав в тёмном лесу минут сорок, Саша сказал, что сегодня до места, скорее всего, не дотянем. Топать ещё километра три, а куда топать не понятно. Надо устраиваться на ночлег. Но сначала – костёр. Быстро насобирав веток, разожгли костёр и я полез на большую ель, чтобы выбрать место под ночлег. Понятно, что внизу на снегу спать никто не собирался, там волки, рыси и прочие опасные твари. Поднявшись по стволу ели метров на шесть-семь, я вдруг увидел вдалеке огоньки какой-то деревеньки. Саша предположил, что это всё-таки Соплюшки и мы тут же свернули лагерь. Организм, настроившись отдыхать, отказался перестраиваться обратно и эти три километра оказались самыми тяжёлыми. Ноги гудели и не шли, они даже стоять уже отказывались, и напарник, прислонив меня к забору первой же хаты при входе в Соплюшки, а это действительно оказались Соплюшки, пошёл за санками. Более выносливому деревенскому парню с подошвами на обоих сапогах, конечно, было легче, чем мне – дохлому городскому с одной подошвой. Мне до сих пор не понятно, как он без компаса, без солнца и звёзд смог пройти со мной на хвосте двадцать пять, а мне показалось, что все сорок, километров по снегу через сугробы, по насту, проваливаясь через шаг и выйти к намеченной цели без потерь, не считая подошвы и прострелянных штанов. На самом деле всё понятно – мы такие, мы именно поэтому всех победили во Второй мировой! И в третьей победим, если она будет, не дай боже.
Пока Саша ходил за санками, я, в этот раз обессиленный окончательно, уснул прямо на снегу там, где он меня оставил, прислонив к забору. Как меня грузили в санки и везли к дому, я не помню. Как поили, а потом натирали водкой и укутывали в овечью шкуру – помню едва. Проснулся я ровно через тридцать часов сильный и здоровый, готовый к обратному переходу Соплюшки – Ляды. Саша поменял прострелянные штаны на тоже прострелянные, но заштопанные, а подошву к сапогу его брат приделал так, что было незаметно, что когда-то отлетела. Назад пешком родня не отпустила, похолодало, и десять километров от Соплюшков нас везли на мотоцикле с коляской до автобусной остановки. Оттуда автобусом прямо в Ляды. Вот так и закончилась моя первая и последняя «настоящая» охота. В чём радость и удовольствие – не разобрался, но понял, что на охоту, как в разведку, надо идти только со своими.
Коста-Рика. 5. 02. 15
Бешбармак
Дело было в начале семидесятых. Мой родной институт летом рассылал по всей необъятной территории огромной страны строительные отряды, одним из «ведущих» направлений был Казахстан, Гурьевская область. Проявив себя неплохим организатором в предыдущие годы, в этом году я поехал в стройотряд штабным работником.
По ночам на озере наши чехословацкие друзья отлавливали огромных раков, затем запускали их в цисцерны, а наутро отправляли по железной дороге в Пильзень в обмен на Пильзенское пиво. Днём на этом же озере я впервые в жизни увидел розовых фламинго. Местные охотились на уток, ловили рыбу и раков. По берегам озера пасли баранов и верблюдов. Районный центр Кульсары был также одной из станций железной дороги Гурьев – Кунград, объявленной недавно всесоюзной ударной комсомольской стройкой!
От Гурьева до Кунграда почти 900 километров. Каждые 40–45 км станция, на станции маленький палаточный городок, где под палящим солнцем стоят палатки. В них живут Бойцы! Вообще ССО (Студенческие Строительные отряды), на мой взгляд, самый удачный проект Всесоюзной Комсомольской организации, сумевшей не только воссоздать напряжённую обстановку эпохи Павла Корчагина, когда план надо было выполнять иногда ценой собственной жизни, но и развернуть вокруг этой бредовой идеи настоящую борьбу. Борьбу за сроки (самое главное направление борьбы!), борьбу за качество (последнее и самое неглавное), борьбу за перевыполнение, за переперевыполнение, борьбу с лентяями, с нарушителями трудовой дисциплины и, самое главнее главного, борьбу с любителями пива и портвейна! В этой, никогда не прекращающейся борьбе, молодые ССОвцы оттачивали любовь к родине, Политбюро ЦК КПСС и лично товарищу Брежневу Л. И., непримиримость к классовому врагу, всякого рода отбросам общества типа фарцовщиков, спекулянтов, любителей Рок-н-Рола и квартета «The Beatles», а также предателям родины, возымевшим желание не участвовать в борьбе и вместо этого эмигрировать на историческую родину. А мы им образование бесплатное, гарантированную работу «за идею!», участкового терапевта… участкового милиционера! Бесплатного сантехника, комнату в коммуналке!.. В мои задачи штабного функционера входило эту борьбу организовывать и контролировать её ход. Я любил эту работу и преуспевал в организации даже больше, чем в контроле, каждый день открывая для себя всё больше и больше невероятных несоответствий между высказанным бредовым и сделанным на самом деле. Официально моя должность в штабе называлась «комиссар районного отряда», и, я уверен, товарищу Павлу Корчагину моя работа понравилась бы!
Чтобы организовать борьбу мне надо было, как минимум, доехать до конкретного места борьбы. В одну сторону это было недалеко, всего двести километров, в то время как в другую почти семьсот! Интересно, в какую сторону поехали бы вы? Я поехал на «дальний кордон», чтобы доехав до конца, потом в течение более двух недель, посещая каждый отряд и организовывая борьбу, возвращаться назад в Кульсары, где впоследствии должен был заняться подготовкой к фестивалю студенческой строительной молодёжи.
Проехать семьсот километров по пятидесятиградусной жаре через плато Мангышлак и плато Устюрт по направлению к Пустыне Кара-Кумы дело не простое. И ехал я не в мягком купейном, и даже не в общем плацкартном, а в Столыпинском образца 1913 года сундуке на колёсах с естественной вентиляцией через щели и пулевые отверстия со времён борьбы с Каракалпакскими басмачами. Такое же естественное кондиционирование воздуха «на понижение» в ночное время в летний сезон погодой не производилось. Было жарко как днём, только темно. В течение почти трёх суток я спасался по подсказке аборигенов, чёрным, горячим, цейлонским трёхслоновым чаем. В кипятке недостатка не было, а чайник у каждого был свой. Туалет не работал, для облегчения пассажиров раз в два или три часа поезд делал остановку на пять минут прямо посреди плато и мальчики налево… девочки направо по ходу поезда. С едой проблем не было, потому что если при сорока градусах можно было попробовать съесть корочку хлеба, то при пятидесяти есть не захотелось никогда в течение всего вояжа на курорты Аральского моря и столицы автономной Каракалпакии Кунграда! Ближе к Каракалпакии контингент пассажиров начал меняться и вскоре в моём «купе» сидели исполнители второстепенных ролей в фильме «Белое солнце пустыни» – Каракалпакские аксакалы в белых одеждах («Даавно здесь сидим…»). Я свою полку уступать не собирался – ведь не ветераны же Великой Отечественной в самом деле!? Они и не просили, а просто закурили свои «кизяки» и меня сдуло! Сушёное верблюжье говно! А я привык к «Беломору», на худой конец, махорке! Так и доехали. Они, чавкая вонючими «гуртиками» и восседая на моей полке, а я стоя и не чавкая! В отряде встретили, как героя, накормили, остудили холодным верблюжьим молоком и уложили спать, предварительно устроив для меня помывку с тёплой водой под душем. Утром я занялся борьбой сразу по всем направлениям и к обеду уже почти закончил. Оставались детали. «Прожектор ударника» светил, стенгазета с фотографиями командира стройотряда Валерки (фамилию не скажу, он сейчас то ли полковник, то ли ещё круче в современных органах ЧК) и его верной комиссарши Чижика висела в правильном месте возле столовой. Прогульщиков и бракоделов не было, план в километрах уложенных рельсов выполнялся с опережением, пиво и портвейн не пили больше ни от того, что боялсь нарушить наш ударный комсомольский «сухой закон», а просто не купить и не выменять за отсутствием вообще! Отрядный гимн укладывался в идеологические рамки, волейбольная площадка присутствовала! Над палаткой командира развевалось отрядное знамя! То есть все компоненты борьбы были налицо, отряд заслуживал похвалы руководства, и он её получил. Я решил задержаться на денёк, отдохнуть. С Валеркой мы были знакомы ещё по прошлому отряду, поэтому отношения за пределами палаточного отрядного лагеря мгновенно превращались в приятельские. Вот и сейчас он предложил вечером зайти в гости к начальнику участка и попить чаю с сюрпризом.