Неприкаянные вещи
Шрифт:
– Так, значит… – кряхтя, мужчина потянулся на заднее сиденье и достал оттуда чёрный кожаный портфель. – Слушай внимательно. Всё, что внутри – твоё. Опись никто не проводил, сам разберёшься. Тела там, насколько я знаю, нет.
– В смысле – насколько знаете…
– Не перебивай, – нотариус не слишком повысил голос, но осадил Тёму настолько резко, что тот оторопел и замолчал. – Внутри две спальни, кухня, есть свет, вода из своей скважины. Осмотрись, захочешь – обживайся. – быстро прожужжала молния, и узловатые пальцы Давыдова выудили из кармана портфеля связку ключей. – Не захочешь – вызывай
– Нет.
– Так и знал.
Мужчина со звоном положил ключи на приборную панель, достал из кармана зажим с пухлой стопкой банкнот и отслюнявил две хрустящие красные купюры.
– Считай, аванс, – Артём принял десять тысяч с ошалелыми глазами. – А то они только налом берут. У Петра Ильича на счетах были кое-какие средства, мы как раз начали их размораживать. Дальше – больше.
– Ладно, но… – Смирнов с трудом связывал слова в предложения, но всё же решил вклиниться, – вы-то со мной сейчас не пойдёте?
– Я? Нет, никак, – развёл руками Давыдов, – меня клиенты ждут. Да и не любит меня этот дом. Связь есть?
Тёма кинул беглый взгляд на экран мобильного – индикатор показывал две палочки.
– Вроде.
– Чуть что – звони мне. Номер тот же. Сброшу – значит, занят. Перезвоню как только, так сразу.
– А может, вы меня…
– Назад на вокзал? – нотариус резко помрачнел и посмотрел исподлобья, – Я тебе сейчас десятку отстегнул, чтобы ты назад в свою халупу вернулся? Мне, знаешь ли, с этим домом тоже мороки уйма предстоит. Чего тебе в столице-то ловить.
– Ладно, ладно… – Артём опешил. Раз уж он подписался на эту авантюру, стоило довести дело до ума. Да и время старших надо уважать… Сейчас, впрочем, он был слишком растерян, чтобы возражать. Но что-то всё же выдавил из себя.
– А… бумаги там всякие? – и ежу было ясно, что дело мутное и неформальное, но должен же был Давыдов создать хоть видимость легальности.
– А, да я всё за тебя подпишу. Не парься, у меня твоё факсимиле есть.
– В смысле? – голос парня дрогнул настолько, что больше всех удивился он сам.
– Копия подписи. С твоего прошлого трудового договора снял, – пожал плечами нотариус, будто подделка документов была для него обычным делом. – Если покопаться, половина твоих бумаг чуть ли не в свободном доступе лежит.
Смирнов промолчал, язык прилип к нёбу. Сейчас он изо всех сил старался удержать разум в узде и не думать о том, какие ещё бумаги Давыдов мог подписать его именем.
– Да не дрейфь, – увидев, что у Артёма от лица отлила кровь, мужчина усмехнулся не то панибратски, не то издевательски. – Кредитов не наберу. Я, считай, тебе только жизнь облегчу. Мне за эту мороку и так заплатили достаточно. Ладно, выходи давай. На связи.
Стоя на обочине, Артём проводил “форд” потерянным взглядом, а затем медленно повернулся к участку. Теперь ему наконец удалось рассмотреть дом как следует, и тот, казалось, всмотрелся в него в ответ.
Небесно-голубые деревянные стены, шиферная крыша, резные белые ставни – со стороны этот приземистый дощатый короб казался одним из сельских, “старушечьих” домов. Тех самых пережитков советских лет, что дряхлеют, облезают и уродуют улицы деревень как гнилые зубы. Однако жилище Петра Ильича
Калитка открылась по-кошачьи бесшумно. Стоило Артёму ступить за забор, и что-то изменилось. Не то воздух за чертой участка был неуловимо плотнее, не то вдруг резко похолодало на градус, не то кончики пальцев парня зарябили неизъяснимым теплом. Бурьян за спиной стал будто в расфокусе, а контур дома – чётче, осязаемее.
В глаза запоздало бросилась исключительная пустота участка. Дом нельзя было назвать маленьким, но он таким казался. На десятки метров вокруг него простиралась лишь голая земля без единой травинки. Ни грядок, ни теплиц, ни самого захудалого сарая. Зачем было брать надел в несколько соток и никуда его не приспособить? Может, старик строил планы, но претворить их в жизнь не успел?
Тёма прекрасно помнил, каково это – бесконечно откладывать вещи на потом, да так и умереть. В последние годы у мамы испортилось зрение, и она всё грезила лазерной коррекцией – но руки так и не дошли, ведь семье едва удавалось сводить концы с концами. А потом ей поставили диагноз, и сразу стало совсем не до этого. Ну, может, и к лучшему, что не потратилась, думал Артём. Похоронили её всё равно без очков.
В конце вытоптанной лысой прогалины виднелось крытое крыльцо. Опять классика сельской архитектуры – невысокая лестница, дощатый настил, перила, навесной козырёк. Ступени закряхтели – парень поднялся к резной деревянной двери. Такая же ярко-синяя, она не выглядела серьёзной защитой от воров, но Смирнов уже свыкся, что безопасность участка волновала Петра Ильича не в первую очередь и, видимо, не в десятую.
Единственным признаком новизны был врезанный в дверь стальной замок. Тёма перебрал ключи на связке: с виду к скважине мог подойти только один. Механизм был хорошо смазан. Пара оборотов – и дверь подалась на себя. Пахнуло землистым нафталином и старой сухой бумагой. Перед Артёмом открылась окутанная полутьмой прихожая.
Рассеянного уличного света было мало, чтобы как следует рассмотреть комнату, но с порога виднелись бликующая лампа на потолке, две подсобные двери – слева и справа, и ещё одна, главная, напротив парадного входа. Слева от последней стоял приземистый комод, а над ним…
Скрип. Скрип. Скрип. Скрип.
Тёма прищурился, оглянулся. На уровне его глаз мерно, как маятник, качалось что-то круглое и мертвенно-бледное, похожее на диск полной луны. Стоило ему приглядеться, как бледное пятно застыло как по команде. И посмотрело прямо на него.
Белые глаза-плошки с чёрными зрачками пронзили его немигающим взглядом.
Артём отшатнулся назад, к спасительному свету улицы, и быстро нащупал в кармане телефон.
Скрип. Скрип. Скрип. Скрип.
Лицо опять пришло в движение. Белая гримаса будто дразнила его.