Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес
Шрифт:
– Естественно.
– Значит, Джордж должен понравиться маме. А теперь, Джимми, дорогой! Мама договорилась встретиться со своей хироманткой, она же вечно по всяким хиромантам ходит…
Хамилтон покивал. Об этой склонности миссис Уоддингтон он, правда, пока не слышал, но ждал от этой леди чего угодно. Теперь, по размышлении, он признал, что она именно из тех дам, которые если не сидят у массажистки с зеленой грязью на лице, то бегают по хиромантам.
– А от вас я хочу вот чего. Успейте к хиромантке до прихода мамы и подкупите ее. Пусть скажет, что
– Вряд ли даже хиромантке удастся убедить в таком миссис Уоддингтон.
– Мама верит всему, что мадам Юлали видит в хрустальном шаре.
– Но уж не такому!
– Может, вы и правы. Тогда уговорите хотя бы эту мадам настроить маму против лорда Ханстэнтона. Вчера вечером мама прямо заявила, чтобы я выходила за него замуж. И он вечно торчит у нас! Кошмар какой-то!
– Я, разумеется, могу попытаться…
– И сделаете?
– Приложу все усилия.
– Спасибо! Наверное, долларов за десять хиромантка согласится.
– Самое большее – за двадцать.
– Отлично! Я знала, что могу на вас положиться. Кстати, вы сможете обронить кое-что, невзначай, Джорджу?
– Все, что желаешь.
– Намекните ему, что, если завтра днем он вдруг случайно будет прогуливаться в Центральном парке около зоологического сада, мы, может, нечаянно встретимся.
– Ладно.
– А теперь, – попросила Молли, – расскажите мне побольше про Джорджа. Как вы познакомились, что вы подумали о нем, когда впервые его увидели. Что он ест на завтрак и что говорил обо мне…
4
Можно было бы ожидать, что по прошествии времени, получив возможность на досуге поразмышлять о нелогичном характере влюбленности, которую он допустил, хладнокровный, рациональный и суровый мыслитель раскается. Но случилось все иначе, совсем по-другому. Сидя на следующий день в приемной мадам Юлали, Хамилтон упивался своим безрассудством, а когда лучшее его «я» осмелилось попенять ему, что он позволил себе прельститься смазливым личиком, то есть чисто случайным сочетанием молекул белковой и жировой ткани, он строго приказал этому «я» засунуть голову в мешок и заткнуться. Он влюбился, и ему это понравилось! Он влюбился – и гордится этим! Его единственной связной мыслью, пока он ждал в приемной, была мысль, как бы изъять из обращения брошюру «Разумный брак» и написать лирические стихи.
– Мадам Юлали сейчас примет вас, сэр, – объявила горничная, врываясь в его раздумья.
Хамилтон прошел в кабинет и, едва войдя, застыл изваянием.
– Это вы!
Она быстро поправила волосы – так реагируют женщины на неожиданную ситуацию, – а Хамилтон Бимиш, глядя на нее, убедился, что прав во вчерашних предположениях. Волосы, как он и предполагал, лежали сверкающей массой, искрящиеся, соблазнительные, роскошные.
– Как поживаете? – проговорила она.
– Чудесно!
– Судьба все время сталкивает нас…
– А я с судьбой никогда не спорю.
– Не спорите?
– Нет! – твердо заверил Хамилтон. –
– Кто?
– Ну, вы! – У него мелькнуло, что, пожалуй, изъясняется он не вполне четко. – Понимаете, меня прислали сюда с поручением к мадам Юлали, и оказалось – это вы!
– Поручение? От кого?
– От кого же? – поправил Хамилтон. Даже в тисках любви специалист по чистоте языка себе не изменил.
– Я же так и сказала!
Хамилтон снисходительно улыбнулся. Мелкие промахи можно исправить позднее – скажем, в медовый месяц.
– От Молли Уоддингтон. Она попросила меня…
– А, так вы пришли не за тем, чтобы я почитала вам по руке?
– Я просто жажду, – откликнулся Хамилтон, – чтобы вы почитали мне по руке…
– Чтобы определить ваш характер, можно и не читать по руке. Я и так все вижу.
– Да?
– Конечно. У вас сильная, властная натура и острый, проницательный ум. Очень широкий кругозор, железная решимость, поразительная проницательность. Однако при всем этом у вас нежное сердце. Доброе и щедрое сверх всякой меры. Вам присущи качества лидера. Вы напоминаете мне Юлия Цезаря, Шекспира и Наполеона.
– Говорите! Говорите еще!
– Если вы когда-нибудь влюбитесь…
– Если когда-нибудь влюблюсь…
– Если вы когда-нибудь влюбитесь, – продолжила она, поднимая на него глаза и делая к нему шажок, – то вы…
– Мистер Деланси Кабо, – сообщила горничная.
– Ох Господи! – воскликнула мадам Юлали. – Совсем позабыла, что назначила ему встречу. Пусть заходит.
– Можно мне подождать? – преданно выдохнул Хамилтон.
– Да, пожалуйста. Я недолго. – Она повернулась к двери. – Входите, мистер Кабо.
Хамилтон обернулся. В комнату деликатно вошел долговязый жилистый человек. Одет он был нарядно и даже щеголевато: сиреневые перчатки, гвоздика в петлице, а шею, намекающую, что, возможно, он дальний отпрыск жирафа, украшал белоснежный воротничок. Над воротничком торчало адамово яблоко – подобное могло принадлежать лишь одному человеку.
– Гарроуэй! – вскричал Хамилтон. – Как вы сюда попали? И что означает весь этот маскарад?
Полисмен растерялся. Лицо у него стало красным, в тон запястьям. Если б не железный обруч воротничка, то челюсть у него отвалилась бы.
– Не ожидал, мистер Бимиш, встретить вас тут, – виновато произнес он.
– А я не ожидал встретить вас. Да еще под именем де Курси Белвилль.
– Деланси Кабо, сэр.
– Хорошо, Деланси Кабо.
– Мне оно понравилось, – пояснил новоприбывший. – Наткнулся на него в книге.
Она тяжело задышала.
– Этот человек – полисмен?
– Да, – подтвердил Хамилтон. – Его фамилия Гарроуэй, и я учу его писать стихи. Скажите на милость, – прогремел он, поворачиваясь к незадачливому полисмену, чье адамово яблоко скакало словно ягненок по весне, – чего вы сюда заявились, прерывая мой… прерывая наше… короче, прерывая? Ваше дело – выполнять свои обязанности или сидеть тихонько дома, изучая Джона Дринкуотера. Жду ответа!