Неприятности в ассортименте
Шрифт:
– Полегче, подруга, – попросила я. – Вряд ли баба Катя проникнется к нам пиететом, если мы порушим ей всю архитектуру.
– А вдруг это вовсе не ее дом?
– И что? Можно громить? Ну, прихватила бы тогда с собой ракетно-зенитный комплекс. Мы бы быстро снесли этот забор. А заодно и хибарку.
Из глубины сада донесся дребезжащий голос: «Иду-иду!» – и вскоре калитка осторожно приоткрылась на два миллиметра.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Ирина. – Мы ищем бабу Катю.
– Это я, – с готовностью отозвалась старушка и распахнула дверь. – Проходите! Не стойте на пороге. Сюда, сюда!
Удивленные теплым приемом,
– Значит, вы – баба Катя, – для верности уточнила Ирина.
– Я, внученьки, я, – закивала старушка. – Ой, сам Бог вас послал, родные!
– Что случилось? – испугались мы.
– Да совсем я одна осталась, – объяснила баба Катя. – Вы мне не поможете? Вы, я вижу, на машине…
Мы с Ириной переглянулись: причина столь радушного приема становилась нам понятной. Бабуля-ясновидящая, вероятно, попала в безвыходное положение, а тут и мы подоспели. Пришлось старушке спрятать в карман свое мизантропство и просить о помощи.
– Конечно! – в два голоса воскликнули мы. – Конечно! Что нужно сделать?
– В аптеку бы съездить, – просительно проныла ясновидящая. – У меня препараты кончились. Раньше мне Петр Иванович или Андрей Кузьмич привозили… Но Петр Иванович сейчас в городе, в больнице. Уж не знаю, когда выпишут. Сильно приболел, так сильно… У нас ведь тут всего четыре избы. Петр Иванович, значит, в больнице теперь. Андрей Кузьмич к детям уехал в гости, тоже раньше чем через месяц не вернется. Далеко уехал, на Алтай. Остались я да Антонина. Антонине – девяносто, ей самой забота требуется. А у меня лекарство кончилось, да и в магазин надо. Все припасы подъела, крошки собираю… Я уж тут не знаю, что делать. Аптека и магазин в райцентре, вы мимо обязательно проезжали. Съездите, внученьки, а?
Да, мы проезжали через райцентр. До него было где-то двадцать километров. Туда и обратно – сорок. По дороге, похожей на стиральную доску…
– Конечно, мы съездим! – страстно закивала Ирина. Ради установления теплых отношений с гадалкой она бы сейчас слетала в Австралию за свежим стейком из кенгуру, если б ее об этом попросили. – А хотите, вас довезем?
– Ой, нет, нет! – замахала руками бабуля. – Растрясет меня, костей не соберу. Вы езжайте, внученьки, я вам список дам, ладно? Вот это для меня, а это – для Антонины. Я списочек-то для Петра Ивановича приготовила, он у нас как дед Мазай. Курсирует – туда-сюда, туда-сюда. А мы с Антониной, как зайцы, его дожидаемся. Но вот в больницу попал наш Петенька. Не знаю… А вот денежки. – Баба Катя протянула завернутые в платочек рубли.
– Деньги потом отдадите, – улыбнулась Ирина. – А то вдруг мы их возьмем и насовсем уедем?
– Ну, – вздохнула бабуля, – каждый сам себе судья. И сам определяет, что ему дозволено. Но я думаю, вы, внученьки, и муху не обидите. А уж двух старушек – тем более. У вас у самих в глазах горе. Поэтому и на просьбу мою сразу откликнулись…
И попилили мы с Иришей в райцентр. Где устроили сногсшибательный шопинг в аптеке и трех крошечных мини-маркетах. Ирина решила не ограничиваться списком бабы Кати – он явно был продиктован скромными финансовыми возможностями старушки: тут упоминались только самые необходимые продукты. И в таком мизерном количестве, что вряд ли бабуле хватило запасов до возвращения из больницы Петра Ивановича.
Инстинкт
– Теперь баба Катя нас не выгонит, – удовлетворенно сказала подруга на обратном пути. В багажнике громоздились четыре коробки с пряниками, конфетами, подсолнечным маслом, рисом, гречкой, макаронами…
– Однозначно не выгонит, – согласилась я.
Ах, если б еще знать, что она скажет, прикоснувшись к подушке Льва и его носкам… А вдруг изменится в лице и опустит глаза?
Сыграв в футбол с бабой Катей – она рьяно отказывалась от даров, заключенных в четыре картонные коробки, мы настойчиво предлагали ей забрать их, – Ирина вернулась к машине и достала подушку.
– Вот, – сказала она. – Баба Катя, и вы нам помогите, пожалуйста. Муж у меня пропал.
Старушка минуту молча переводила взгляд с Ириного лица, напряженного и несчастного, на предъявленную подушку и обратно. Потом прижала ладони ко рту.
– Ой, внученьки, да я же не та баба Катя, которую вы ищете, – виновато выдавила она. – Та ясновидящая… Она в Корсавине живет!
– А это что? – тупо спросили мы.
– Степаново. Корсавино дальше, на речке. Пятнадцать километров отсюда…
– Ну ничего, зато сделали доброе дело.
Ирина сосредоточенно смотрела на дорогу – светло-желтой песчаной лентой она петляла между соснами, высокими, прямыми, впившимися темно-зелеными кронами в синее небо.
– Зато потеряли два часа, – уныло пробурчала я.
– Зато бабуля обеспечена едой по крайней мере на месяц.
– Зато ни на шаг не приблизились к своей цели.
– А ты представь, как бы они с Антониной куковали без лекарств и еды, если бы мы не появились? Мы спасли старушек, – с удовольствием констатировала Ириша.
– Думаешь, наверху нам это как-то зачтется?
– Не смеши, Юля! Ты же такая бескорыстная. Когда это ты беспокоилась о личной выгоде?
– Кажется, в последнее время я стала очень въедливой и мелочной, – призналась я, вспомнив, как подсчитывала, исходя ядом, ежемесячные отчисления Никиты Ланочке…
Деревня Корсавино тоже не могла похвастаться указательной табличкой. Хотя, возможно, мы ее просто проглядели. Но, как и в Степанове, мы сразу же попали на улицу Ленина и обнаружили на ней гораздо больше домов. Интуиция, изменившая нам в случае с бабой Катей, теперь сразу же подсказала, куда ехать: мы направились к воротам, собравшим беспрецедентное для заброшенной деревушки число автомобилей – три.
– Прямо автосалон, – буркнула я, рассматривая пыльные бока огромного джипа, «девятки» и «Нивы».
Ирина пристроила рядом еще и свою машину.
Баба Катя-2, очевидно, имела референта. Прямо за воротами нас встретила худая, сгорбленная женщина в темном платке и глухом платье до пят и, проэкзаменовав, отвела в дом.
– Ждите, – велела она. – Авось примет. Я скажу о вашей беде.
Мы с Ириной сели на дряблый диванчик, заставший, предполагаю, правление Леонида Ильича Брежнева. Комната была тесной и захламленной, с какими-то тазами, плетеными корзинами и ящиками по углам. Окна были занавешены пеленками, хранившими следы насильственной смерти мух и пауков. Дощатый пол играл и скрипел под ногами, краска на стенах облупилась. Ира, замерев, смотрела в одну точку, на коленях она держала подушку, в руке сжимала носки Льва. Я осторожно обняла ее за плечи.