Непрочитанные письма

Калещук Юрий Яковлевич

Потом он сказал:

— Хорошие мужики у Китаева. Только этого мало. Надо, чтоб коллектив был. Васильич как раз и гнет такую линию, тут у него хватка есть. Добьется своего — будет бригада. Не на месяц, не на квартал, не на год даже.

— А если они тебя обставят? Ты же привык быть первым.

— Привык... Не то слово. К этому привыкать нельзя. Не надо. Конечно, не очень-то уютно себя чувствуешь, когда тебе в затылок дышат, на пятки наступают... Но мы же не на стадионе, не на беговой дорожке, результат-то общий, суммарный. Когда одна бригада сработала лучше других, значит, и все управление лучше сработало. Так?

— Не всегда, — возразил я. — Можно все инженерно-технологические силы, все материальное обеспечение сосредоточить в одной бригаде — и вытащить ее незнамо куда. А остальные —

посадить в галошу.

— Это крайности. Хотя такое бывает, верно. И инженерно-технологическую службу ты вовремя вспомнил. Хотя и не по тому поводу, по какому следует. Почему мы бурить стали больше? Появился опыт у исполнителей — да. Но самое главное — инженерно-технологическая служба качественно выросла. А ведь ума она набиралась, изучая предельные возможности лучших бригад. Понимаешь?

— Ага. Как говорится, доступно пониманию. Но почему же тогда разрыв между первой бригадой и последней едва ли не годовому заданию равен?

— Ну, чё пристал? — вздохнул Лёвин. — Да потому, что рост инженерно-технологической службы — только одно из условий выполнения задачи. Очень важное, но только одно! — Поглядел на часы. — Надо на сто тридцать шестой заглянуть. Временем располагаешь, Яклич?

— Вполне.

По дороге заговорили о многовахтовке.

Как раз накануне мы долго толковали об этом с Макарцевым — я-то в ту пору наивно полагал, что такой организационный ход сулит одни лишь приобретения (тогда система еще считалась шестивахтовой — четыре вахты основные, две подготовительные, однако кое в каких бригадах уже стали появляться седьмые, потом и восьмые вахты), а Макарцев с неожиданной резкостью заявил: «Туфта все это! А если по-научному — экстенсификация! И полная неразбериха. Кто первый, кто последний — если у одного восемьдесят тысяч метров и восемь вахт, а у другого шестьдесят тысяч на четыре вахты? По Малинину и Буренину ясно, что лучше сработала вторая бригада, но в главке про четыре действия арифметики давно уж забыли. Они на восемьдесят тысяч стойку сделают! И только!» Для меня это прозвучало как откровение. «Сергеич, — растерянно спросил я. — А как же это... сокращение непроизводительного времени?» Макарцев поглядел на меня сожалеюще и ответил вопросом на вопрос: «Зачем тебе это, а? Хочешь — как это говорится — проблему осветить, да? Ты мне лучше вот что скажи, Яклич: почему раньше были писатели-просветители, а теперь появились писатели-осветители? Освещают завод, стройку, тему. Выхватят из жизни какую-нибудь семистепенную подробность — и освещают, освещают... Не сердись, Яклич, но если по делу говорить, то количество вахт — четыре или восемь — само по себе ничего не решает. Тут столько нитей переплелось, и ни одну из них порвать нельзя — весь клубок рассыплется. Догадываешься, к чему я клоню?..»

Нет, тогда я ни о чем еще не догадывался и потому принялся расспрашивать Лёвина (а его успехи злые, завистливые языки непременно увязывали с многовахтовкой), что же сам он думает об этой пресловутой новинке. Лёвин устало, бесцветно, словно в тысячный раз, пояснил, что эффективнее всего, грамотнее и надежнее работать обычными четырьмя вахтами и что в первую голову надо укреплять вспомогательные звенья, налаживать связи со смежниками, приближать их — даже в самом прямом, территориальном смысле — к потребностям буровиков:

— А то додумались все базы в Вартовске сосредоточить! Вот и приходится гонять по пятьдесят — сто километров за любой ерундой.

На Самотлоре долго не утихали споры. Потребовались решение обкома, приказ министра, чтобы многовахтовая химера сгинула и Самотлор вернулся к классической по составу бригаде. Тут тоже не обошлось без вздохов и мрачных пророчеств — но бригада Левина как бурила больше всех, так и продолжала бурить, а через несколько лет взяла сто тысяч метров обычными четырьмя вахтами.

Правда, произошло это позднее, а тогда соперничество двух бригад было в самом разгаре, ревниво подсчитывались не только метры, но и каждый мешок химреагентов, отправленный Лёвину, и каждый турбобур, и каждое долото. Отношения порой обострялись донельзя. Была тут, думаю, доля и моей вины — многое тогда я не понимал или понимал плоско, судил о вещах не то чтобы предвзято, но вполне поверхностно,

мои очерки в «Смене» о соревновании двух буровых бригад на Самотлоре читали довольно внимательно, и это не только льстило профессиональному тщеславию, но и приводило к разного рода столкновениям. До сих пор мне становится не по себе, когда я вспоминаю одно хмурое утро в кабинете тогдашнего начальника управления буровых работ Валентина Ивановича Хлюпина. Вместе с хозяином кабинета и главным инженером управления Александром Викторовичем Усольцевым мы спорим до хрипоты, подсчитывая все те же проклятые вахты у Китаева и у Лёвина. Усольцев, человек достаточно сдержанный и холодный, наступая на меня, яростно цедит, что он был буровиком уже в те годы, когда я не мог еще отличить долото от лопаты, а я, огрызаясь, сообщаю ему, что в ту пору, когда он учился отличать долото от лопаты, я пытался постичь разницу между форпиком и форзацем... Но когда бригада Китаева выполнила пятилетку (всего лишь за три года и пять месяцев, однако на целых полгода позднее левинской бригады), Лёвин первым приехал поздравить соперников с успехом. Вместе пели они тогда, смеялись, даже бороться затеяли, составив локти на шатком столе, ну, и сломали этот стол, конечно, под грохот беспечного смеха. Балагурили, подначивали друг друга, а Макарцев сказал Лёвину: «Ничё, Михалыч. Поглядим, как дальше выйдет. Еще не вечер». — «Поглядим, — отозвался Левин. — Только пусть Китаев не торопится из мастеров уходить. Слышишь, Васильич?..»

— Сергеич, — спросил Сорокин, — Китаев хорош в бурмастерах был? Личило ему это дело? А то мне как-то в Тюмени книжка попалась про вашу бригаду — там, кстати, и про тебя есть, Сергеич, — так в книжке Китаев, да и вы все только работой живете. Конфликты, конечно, есть, но тоже по работе... Я-то читал — это как в молодость вернулся, но потом подумал: неужто до сих пор пожар, пожар, пожар?..

— Книжку эту Яклич написал, — хмуро сказал Макарцев. — Фото — Лехмуса.

— Да?! — обрадовался Сорокин.

— Уж мне-то больше радости, — сказал я. — Живого читателя вижу.

— Ладно, обменялись любезностями, — проворчал Макарцев. — Давай по делу. Буровым мастером Китаев был отменным. Рос стремительно — тут ему обе его школы помогали: и институтская, и партийная. Если и робел поначалу, так это быстро прошло. Силу свою ощутил и не давал себя ломать. Умел ценить риск, как он выражался, «грамотно обеспеченный». Всегда мы с ним общий язык находили. Всегда... Правда, был один случай... Ладно. А что пожар... Так он до сих пор не угас.

— Да-а... — протянул Сорокин. — Совсем ты не переменился, Сергеич. И уж теперь, наверное, не переменишься никогда…

— Зря я тогда с Китаевым повздорил, — сказал Макарцев Сорокину. — Была, конечно, причина, но... Не мог я ему простить, что он вдруг из бригады ушел. Через неделю-другую, правда, вернулся, но уж тут между нами кошка величиной с теленка пробежала... Осадок какой-то остался. Жили-жили вместе, все пополам делили, а тут он как бы затаился, доверять перестал... Понимаю, что его допекло, но это теперь понимаю, тогда я его уход как личную обиду воспринял. Да не только я — многие мужики в бригаде. Он, наверное, даже не знал до той поры, как мы все в него верили. Ну, и слово за слово — расплевались. Зря. До сих пор это как заноза во мне. Ему ж трудно было тогда, а я как бы в сторонку. Да-а... В бригаду он, значит, вернулся, а бригада большая, на сто тысяч шли, сменных мастеров двое... Ну и оба — как на подбор. Их так и звали — «Пара гнедых, запряженных зарею». Сам понимаешь, что за клиенты! У одного как-то жена в отпуск уехала, так второй ему: «Ты ко мне перебирайся жить. Один ты там сопьешься». Ну и оба на неделю забурились... А тут еще Китаев впоролся в такую аварию — ох!

— Какая авария? — спросил Сорокин. — Что там было?

— Много чего было, — сказал я. — Для одной буровой даже слишком много...

— Дикая история, — сказал Макарцев. — Да-а... Я в отпуск ушел, дома сидел, даже не выходил никуда. Книжки читал. Толстые книжки...

— А Китаев что? — не отставал Сорокин.

— Про аварию тебе Яклич расскажет, — пояснил Макарцев. — Он в те дни на буровой у Китаева торчал...

— Всего не расскажешь и не опишешь... Такую кашу я первый раз видел...