Непрочитанные письма

Калещук Юрий Яковлевич

Нет, защитил диссертацию или не защитил — какое имеет значение? — отогнал я праздную мысль.

И Лёвин, старый соперник и товарищ, наверное, не сможет уже помочь Китаеву ни опытом своим, ни своей знаменитой интуицией — у него тоже теперь другая планида, но Геннадий Михайлович Лёвин, давно ушедший из буровых мастеров, командует сейчас управлением буровых работ, погружен в сложное и все же до мелочей знакомое, близкое занятие. А каково тебе, Васильич?..

«Трудно ему», — вспомнил я слова Макарцева.

Трудно... Не самое точное слово, наверное.

И надо же — вот еще что совпало. Даже в родном, главном для Китаева деле далеко не безмятежная пора. На востоке округа, где

прославленный Самотлор и тяготеющие к нему месторождения, приспело время, когда буйный, казавшийся неостановимым подъем прекратился, и для того, чтобы обеспечить рост или хотя бы сохранить прежний уровень добычи, потребны хорошо продуманные комплексные меры. И на западе, в Нягани, где все только начинается, располным-полна коробушка неувязок, запутанных узелков, оборванных нитей.

Ситуация, подумал я. Сюжет для производственного романа. Но у романиста есть время, даже если его герои в цейтноте (а в каком уважающем себя производственном романе герои не находятся в цейтноте?). Только цейтнот — это из шахмат, партию можно проиграть, отложить или переиграть; у первого секретаря окружкома вариантов нет. Точнее говоря, вариант всего лишь один, и обозначается он простеньким и ко многому обязывающим словом — справиться.

Как-то в бытность его буровым мастером срочно потребовалось пробурить скважину на самом озере — ученых интересовали пластовые давления в газовой шапке над куполом месторождения. Бетонные дороги тогда еще не пересекли Самотлор, стремительно надвигалась весна, уже дышал, потрескивал лед; скважине суждено было стать первой озерной, и бурить ее предполагалось прямо с ненадежного льда — отсыпать искусственное основание не было никакой возможности. Славы скважина не сулила, особой проходки не обещала, хлопот предстояло вдосталь, да и риск был очевиден: так или иначе, все буровые мастера постарались, чтобы авантюрная эта затея их миновала. Первую озерную скважину построила бригада молодого (что-то около тридцати ему было) мастера Виктора Китаева.

Однако то была частная, конкретная производственная задача.

Сегодня таких сотни — и не только производственных. Раньше я день за днем просиживал или ходил рядом с ним, присматривался к его действиям, вслушивался, как и что он говорит, постепенно понимая логику поступков бурового мастера и смысл пропущенных в деловой скороговорке слов. Теперь так не получится. Круг забот первого секретаря могу лишь смутно представить, не более, хотя и догадываюсь, что род занятий, называемый на языке этого здания туманным словосочетанием «готовить вопрос», включает в свою действующую под напряжением сеть не только все этажи окружкома, но и десятки людей и объектов в самых дальних концах округа. Так что доклад на пленуме, о котором прочитал я в «Ленинской правде» и тема которого неожиданно смутила меня, в конце концов, плод коллективного творчества знающих дело и отвечающих за дело людей.

Да и Васильичу, подумал я, сегодня уже не тридцать, а за сорок, и те, с кем он начинал, прочно стоят на ногах, так что многое зависит именно от них — в сферах самых разнообразных. Слово «отвечать» промелькнуло в размышлениях не случайно, ибо все мы в ответе за то, что происходит или не происходит при нас, за то, что делаем, и за то, чего сделать не сумели: большинству из тех, кто долгие годы оставался верен этому краю, Тюменский Север помог не просто стать на ноги, но отыскать себя — и уже одно лишь это должно было пробудить чувство благодарности, чувство ответственности. Не все складывалось и сложилось так, как хотелось бы, однако причиной тому были не только чьи-то необдуманные решения или экономические просчеты, но и наше собственное неумение или незнание. Предположим, что никто

вас не понимает, — но довольно об этом: все ли мы сделали для того, чтобы нас услышали, поняли?..

— О чем задумался? — спросил Китаев.

— Да так. Об уроках.

— Каких еще уроках? — засмеялся он.

— Невыученных.

— В школу опять захотелось? — снова засмеялся Китаев. — Самое время, ага...

«Так почему же они никогда не говорили нам, что из школьного двора видно море? Наверное, им казалось естественным: коль видят они — значит, видит каждый...»

— Тебе не попадались статьи, — спросил я, — со словом «уроки» в названии?

— Случалось видеть. А что?

— Обыкновенно, Виктор Васильевич, подобные статьи пишутся, когда уже ничего сделать нельзя, но чтоб на будущее была наука. Например: «Уроки Братска». Это про то, какие ошибки были допущены при строительстве города и гидроэлектростанции. Но проходит несколько лет, начинают строить какой-нибудь Усть-Илим — и все повторяется сначала! Потом уроки Самотлора. Уроки Варь-Егана. Кто ж без конца учит одни и те же уроки? Разве мы второгодники какие-то?

— Нет, все ж таки кое-какие уроки извлекаем, — задумчиво сказал Китаев.

— Да я не только про уроки, так сказать, негативного свойства толкую! И опыт — бесценный опыт, накопленный в Сургуте или на Самотлоре, явно не идет впрок. В песок уходит, в болоте тонет, но практически не применяется, не осваивается. Понятное дело: сговориться с десятком буровых управлений или бригад на Большой земле, организовать очередной «воздушный мост» куда доступнее, нежели попытаться собственный опыт распространить и внедрить. К чему были тогда все эти рекорды? Лёвинские? Твои?

— Трудный вопрос, Яклич. Я бы сказал — болезненный. Положение таково, что не можем мы сейчас от летающих собратьев отказываться — плановые темпы прироста не позволяют. Но то, что' это дело засасывает...

— Много они вам наработали, эти летающие!

— Много. Очень много. Но тут есть другой поворот, весьма и весьма тревожный. Слушай внимательно. — Китаев достал из стола толстый блокнот с разноцветными закладками. — В течение девятой пятилетки прирост проходки был получен: на сорок четыре процента — за счет увеличения численности работающих и на пятьдесят шесть — за счет повышения производительности труда. Да-а... Наша, между прочим, пятилетка. Лёвинская, громовская, шакшинская, петровская, глебовская...

— И твоя.

— И моя немножко.

— Ладно, не прибедняйся.

— Я не прибедняюсь. Просто ребят вспомнил. Макарцев, Сериков, Сухоруков, Метрусенко... Ох и доставали же меня эти «два Федора»! Ладно. Вечер воспоминаний после. Пошли дальше. Десятая пятилетка. Тяжелая, прямо сказать, картина: все сто процентов прироста получены за счет увеличения численности работающих. Все сто!

— Тогда-то и началась экспансия летающих...

— Ну, это не совсем корректная постановка вопроса. Помимо летающих и постоянное население округа росло год от году. Но сто процентов прироста лишь за счет увеличения численности! Это ни в какие ворота — ни в летающие, ни в приросшие корнями. Вот такие дела, Яклич...

— Да-а... Могу я записать эти цифры, Васильич?

— Пиши. Гордиться, как ты понимаешь, тут нечем, но и скрывать нет никакого резона. Работать надо. Работать! В чем-то ты прав: собственный опыт мы просто-напросто транжирим. Но ты погоди радоваться...

— К чему ты, Васильич? Ты же прекрасно понимаешь, что это явно не тот случай, когда я мог бы радоваться...

— Да к тому, что во многом ты не прав. Не пра-а-ав! Извлекать уроки мы все ж таки учимся, и порою успешно. Не обратил случайно внимания, как в Нягани дорожники развернулись?