Непрочитанные письма
Шрифт:
— Зачем?
— Чтоб пупки не развязались!
— Ну, Сергеич!..
— Ладно. В общем, сидим мы в балке с Китаевым, посмеиваемся, только я собрался очередную байку зарядить — дверь хлопает. Вбегает Сухоруков: «Беда, мужики!» Мы — на буровую!.. Да, тут еще вот что надо сказать. Мы там, на Самотлоре, маленечко хитрили, из-под кондуктора шли на воде, гидроциклон и «ша-энку» отключали, раствор сам собой нарабатывался к сеноману. Ну, а сеноман — пласт коварный, но с ним главное что? Пройти все триста метров не останавливаясь — и тогда порядок. Вот это у нас в тот раз и не вышло. Мы в сеномане всего метров сто пробурили — и турбобур скис. Что делать? Выход только один — идти на подъем. Но рискованно!
— Можно выброс спровоцировать...
— А то! Но другого выхода нет. Китаев мне: «И что же ты решил, технолог многомудрый?»
— Сергеич, — заглянул в предбанник Попов. — Там нефтяники на связи. Что-то насчет передвижки...
— Понятно что. Сейчас будут требовать, чтобы мы на пятьдесят метров дернулись. А не на пять. Чтобы эта скважина сразу к ним отошла... Скорей-скорей-скорей! Дай-дай-дай!
У рации томился худощавый, узколицый человек, чем-то похожий на Бернеса той его поры, когда был он на экране лихим пулеметчиком Аркадием Дзюбиным. Так и казалось, что сейчас достанет откуда-нибудь из-под стола старенькую гитару и запоет: «Шаланды, полные кефали...»
Но звали его Игорь Геннадьевич Занин, и был он начальником вышкомонтажного цеха, а говорил вот что:
— Попозже не могли спохватиться? Ну что за манера у них такая — из рук все выхватывать? Длинная передвижка тут только одна по проекту, между батареями в семь и восемь скважин, а на деле как было? Четыре скважины пробурили — давай пятьдесят метров. Еще две — опять пятьдесят. И решение принимают только накануне. Вот и гони сюда всю бригаду, где и трое могли бы управиться. Это, конечно, когда все подготовлено. А если так: задницу пятерней подхватывай — и гони!
— Да сейчас про пятидесятиметровую передвижку и говорить нечего, — поддержал Макарцев. — Трасса не готова. Отсыпки нет. Это ж на две недели надо буровую останавливать!
— И вот что обидно, — сказал Занин. — Они эти скважины у нас из рук вырывают, подгоняют всю дорогу, буровикам не дают работать, заставляют осваивать скважины с тяжелых станков, только чтоб поскорее, а когда у нас все готово, так эти скважины вроде бы им уже и не нужны, то у них труб нет, то еще что-то там не туда пошло... Вон у Юдина — ему только четыре скважины дали пробурить и на пятьдесят метров дернули. Так уже целый год стоят эти скважины под давлением. Какой-нибудь пьяный тракторист сковырнет арматуру — и все там будем!..
Нефтяники и буровики повязаны так, что друг без друга им просто нечего делать. Нет скважины — нет нефти, а скважины можно пробурить только тогда, когда вышкари смонтируют станок, да и буровой станок надо сначала изготовить на заводе, а для этого потребны труд, металл, энергия, — не разорвать эту цепь, как ни старайся.
И все же частенько стараются — не те, так другие.
Бурение с искусственных островов предполагает несколько фаз — в батареях скважины отстоят друг от друга на пять метров, и, пока не завершено строительство всей батареи, эксплуатировать скважины нельзя по соображениям безопасности. Но после длинной передвижки они передаются добытчикам в их безраздельное владение. На устоявшихся нефтепромыслах так оно обычно и делается — последовательно, планомерно. Однако когда горит план, наступает пора традиционных озарений типа «давай-давай». Я не говорю о том, что это удорожает строительство куста в целом — сиюминутный
— Нефтяники вообще только про сегодняшний день думают, — сказал Макарцев. — Будто не понимают, что без фонда скважин им завтра можно будет чемоданы укладывать. Или сухари сушить...
— Скважин не хватает, Сергеич. Насколько я понимаю, вы нефтяников особенно не балуете, — сказал я. — Так что нервозность их можно понять.
— Можно. Все можно. Всех понять можно, — буркнул Макарцев. — Вот что, Игорь Геннадьевич. Будем готовиться к пятиметровке. Это я на себя беру.
— Гляди, Сергеич. Тебе отвечать.
— Мне, — согласился Макарцев.
Погода снова переменилась, дул ледяной порывистый ветер, скупо бросаясь острой крупой и уныло посвистывая в фермах бурового фонаря. Но в низком небе резво шныряли, вертолеты, с подвеской или без нее, улетали на юг и возвращались на север. Зато на земле не было видно никакого движения: со вчерашнего дня из бензобаков всех транспортных единиц месторождения можно было бы нацедить едва ли ведро горючего.
Весь день по этому поводу шла бесплодная радио-болтовня — сначала не могли найти заправщицу, потом отыскать исправный бензовоз. Диалог Тал инки и базы, естественно, оживленно комментировался всеми находящимися на связи подразделениями. А Занин вдруг вспомнил, как он сюда прилетел («Аккурат второе мая было, праздник»), а в тот же день геологи получили на 5-й скважине нефть с приличным дебитом — что-то около ста восьмидесяти тонн в сутки. Решили брать из нее горючее на нужды города, приволокли емкость, будку для дежурного поставили, машинами топливо вывозили. Потом приток стал слабеть и совсем иссяк — запарафинило, видать, скважину. Подогнали ППУ, пароподогревающую установку, стали закачивать пар в скважину. «Только делали все, видать, с ба-а-альшим умом, — рассказывал Занин. — Емкость-то возьми да взорвись. Никто, правда, не пострадал — так, испугом отделались. Еще и в героях ходили — как же, с передка, как говаривали в войну, живыми вернулись. После я там побывал. Выжженная пустошь, раскуроченный металл, будка обгорелая с выбитыми стеклами, а на столе тетрадка дежурного лежит, с последней записью: «Емкость сегодня накрылась. Нефти — амбец!!!» Занин помолчал и добавил: «Не по себе мне стало. Такое ликование в этих строчках — а чему радоваться?.. Неправду пишут, будто снежный человек — это досужая выдумка, пустая сенсация Не там искали. Здесь их полно, снежных людей. Факт».
База вновь вышла в эфир и сообщила: отыскался-таки бензовоз, правда, старенький и маломощный, ЗИЛ-157, и водитель при нем, так что — ждите. Только надо встретить его в конце бетонки — там метров двести сплошной каши, и до лежневки сам он не дотянет. Тут вся Талинка всполошилась и такое единство душ проявила — хоть садись немедля за информацию в «Ленинскую правду»: и буровики, я вышкари, и тампонажники, и геофизики наперебой предлагали свою помощь, нашли проводника, тракториста, трактор, всем миром разжились на неполную заправку. Только какая-то буровая невпопад бубнила:
— Наши потребности. Означают. Вовсе не то. Что мы потребляем. А то. Как нас потребляют...
— Гарий Генрихович, — осторожно спросила база, — это ты, что ль? Вернулся с отгулов?
— Я. Вернулся. Я. Приступил. Наши потребности...
— Гарий Генрихович, ты бы отдохнул, а?
— Я. Отдохнул. Ты. За меня. Не беспокойся. Ты. За меня. Отпокойся. Дело в том. Что. У нас нет. Возможностей. Которые мы. Имеем...
— Это Габриэль, — поморщился Макарцев. — Вернулось с отгулов, солнышко наше ясное. Ну, Гарий Генрихович!.. Понимаешь, Яклич, странная история. Хотя что в ней странного?.. Отличный технолог, инженерной сметки на приличный техотдел хватит. На ВДНХ сколько раз дипломы брал... Но бурмастер — никакой. Абсолютно не умеет с людьми работать: то вась-вась, все люди братья, ты меня уважаешь? — то «а ты кто такой?». Вот и качается, как на качелях. И вся бригада с ним качается. Но жесткость проявить? Снять? Кем заменить?.. Трудно с людьми. С кадровыми работниками, со специалистами трудно. Приток большой, но чаще не по делу. Сколько уже мы в Тюмени топчемся, одной лишь нефтью живем, а специалистов, особенно средних и низовых профессий, толком не готовит никто. Сами, дескать, сделаются. Не боги горшки обжигают. Не боги... Прислали бы мне парочку Сизифов — я бы живо определил их колонну опрессовывать да трубы на стеллажи укладывать.