Нераскаявшаяся
Шрифт:
Возле Гируссена они еще раз обернулись к югу и долго, молча смотрели на далекие очертания родных гор, потихоньку исчезающие в дымке. Последний раз во время этого путешествия им предоставлялась такая возможность еще раз увидеть горы. Здесь дорога поворачивала, и дальше шла по долине реки Тарн. Теперь только пробивавшийся из–под туч на горизонте странный и далекий свет указывал расположение невидимых уже гор. За Гируссеном, на пыльной дороге, забитой повозками, лошадьми, мулами, прохожими и путешественниками, встречалось все больше и больше паломников. Пейре и Гильельма, не желая смешиваться с ними и пытаясь избегать близких контактов, быстро здоровались, отвечали уклончиво, и очень спешили, несмотря на усталость от трехдневного пути. Они оторвались от группы людей, среди которых была одна семья из Лотрека, еле волочившая ноги, и на повороте дороги наткнулись на двух исхудалых мужчин в запыленной одежде, сидевших в тени дубравы, надвинув на глаза соломенные
— Далеко ли идете, в Рабастен?
Когда Пейре ответил, один из мужчин воскликнул:
— Ты говоришь, как говорят в Сабартес, приятель! Я узнаю этот акцент. Я сам родился в Аксе. Но мне пришла в голову дурацкая блажь взять себе жену из Граульет, из Альбижуа…
— Почему же это дурацкая блажь? — выдавил из себя Пейре, которому совсем не улыбалось, чтобы их узнали, и с сожалением видя, что эти двое встают, чтобы пообщаться с ними.
— Эта шлюха была е…ной еретической верующей, за которыми приходит Несчастье, — пояснил мужчина, выглядевший старшим. — Черт бы побрал их всех, и ее, и еретиков! Она умерла в Муре, в Альби. Я даже не хочу говорить об этом. Ты разве не видишь, что мы носим на груди, мой шурин и я? Молотки!
— Молотки? — удивилась Гильельма, бросив растерянный взгляд на вылинявшие одежды путешественников с нашитыми на них маленькими молоточками из желтого фетра, менее видными, чем большие кресты бесчестья, но тоже бросавшиеся в глаза.
— Нас не осудили, — поспешил объяснить старший из мужчин. — Мы соответствующим образом примирились со святой Церковью, римской и апостольской. Монсеньор инквизитор оказал нам милость и освободил нас от ношения крестов, заменив нам это наказание на паломничество в Сантъяго де Компостелла, Сен — Жиль и Пэй… Эти милые маленькие молоточки — просто напоминание о том, что мы не виновные преступники, чтобы все знали, что мы всего лишь совершили ошибку!
Он рассмеялся, и его родственник вместе с ним. Непонятно было, смеются ли они от радости или от отчаяния. Один из них произнес скрипучим голосом:
— Сейчас, в наши дни, стало так много паломников на дорогах! Бьюсь об заклад, что без этого потока кающихся еретиков, приюты и церкви давно бы опустели. А вы — вы тоже принадлежите к этой веселой компании?
Пейре и Гильельма прибавили шагу, не оборачиваясь, чтобы избавиться от этих назойливых людей. Позади они опять услышали скрипучий голос старика с одышкой:
— Берегись, юноша! Женщины изощреннее дьявола, заманивая нас на дорогу погибели! И твоя тебя до добра не доведет!
— Пейре, Пейре, — заговорила Гильельма усталым и жалобным голосом. — Скажи мне это еще раз. Есть две Церкви. Одна гонима и прощает. Другая владеет и сдирает шкуру. А нас, нас тоже будут гнать всю жизнь? Что мы будем делать, если настанет день, когда с нас самих будут сдирать шкуру?
Пейре, не отвечая, молча шел вперед, к простирающемуся перед ними горизонту. На их пути показался Рабастен. Он рос и ширился прямо на глазах. Город на скалах, розовый город, освещенный заходящим солнцем, красиво раскинулся на высоком берегу реки Тарн. Гордый город, с кирпичными стенами, высокими башнями и колокольнями, величественно вздымающийся над запутанной сетью дорог и полями, постепенно исчезающими на юге, у реки. Неприступный город, укрепленный, хорошо охраняемый даже на этом берегу Тарна. Как пересечь эту реку, глубокую и быструю? Как подняться потом на эти вертикальные стены, стерегущие город? Чтобы это сделать, нужно было добраться до крутого берега, спуститься к мосту по дороге, осторожно пересечь Тарн, чуть ли не касаясь его бурных, зеленоватых вод; потом подниматься по вырубленным в скале крутым лестницам, и, таким образом, попасть в Рабастен.
Пейре недолго вел переговоры со стражником у ворот. В его котомке не было ничего, кроме двух льняных рубах — одной грязной и скомканной, а другой чистой и аккуратно сложенной. Сильный и прямой, с собранными на затылке волосами, шляпой за плечами, флягой на боку, добропорядочно запасшийся кошелем, ножом и огнивом, с простым посохом в руке, он словно лучился красотой и искренностью, особенно его лицо, обрамленное рыжеватой бородкой. Его акцент местности Сабартес понравился стражу, и он едва бросил взгляд на молодую женщину, немного усталую, со сдержанной улыбкой. Гильельма, смущаясь, открыла свою котомку, где была красная шерстяная ткань.
— Мое свадебное платье… — прошептала она.
— Я сопровождаю сестру, которая догоняет своего мужа, — добавил Пейре.
И страж уже больше ими не интересовался.
Молодые люди пересекли мост, который, казалось, касался быстрого течения, и начали взбираться по пролетам каменной лестницы к стоявшему на скале городу, следуя за паломниками, направлявшимися к странноприимному дому Сен — Жак. Бросив последний взгляд на блистающий под их ногами Тарн, на поросшие колышущейся в косых лучах вечернего солнца травой пыльные равнины, они устремились вглубь городских улиц. Глазами и сердцем они искали церковь Богоматери
— Я провожаю свою сестру, которая хочет поселиться вместе со своим мужем. Мы не знаем точно, где он живет. Мы собираемся встретиться с ним завтра.
ГЛАВА 29
24 ИЮНЯ 1306 ГОДА
Утром, в день святого Иоанна, я отправился в большую церковь на то место, где я условился с еретиком (Фелипом), и там, у входа в церковь, что обращен на запад, я встретил Берната Белибаста. Мы приветствовали друг друга, а потом он отвел меня в дом, находившийся неподалеку от этой церкви, чуть ниже (…) В этом доме Бернат, Гийом (его брат) и я вместе выпили, а потом я привел туда свою сестру…
Утром, в день святого Иоанна, когда колокола вовсю начали вызванивать первый призыв к мессе, и их перезвон возносился над черепичными крышами, колокольнями, башнями и красивыми кирпичными домами Рабастена в жаркое июньское небо, Пейре решился выйти наружу. Уже с самого раннего утра улица была разделена резкими контрастами света и тени. Он пошел на встречу один. Он желал сам проверить надежность этого места. Гильельма осталась дома, он не хотел подвергать ее ненужному риску. Кто знает, что может произойти во время встречи? И что станет с ним самим? Нельзя исключить, что он может нарваться на агентов Инквизиции из Каркассона, Тулузы или Альби. Вполне возможно также, что агенты могут следить за его друзьями без их ведома и, таким образом, вычислить место их встречи. В доме вдовы Пейре старательно вымылся, с помощью сестры как можно ровнее и аккуратнее постриг бороду и надел чистую рубаху. Он выглядел вполне респектабельным молодым прихожанином, спешащим на мессу. Еще несколько шагов — и его лицо осветилось улыбкой: на условленном месте, под десятью концентрическими арками большого западного портала церкви Богоматери Бурга, стоял, задрав голову, Бернат Белибаст. В обрамлении арок его лицо казалось величественным и словно окруженным ореолом света. По–видимому, он был полностью поглощен созерцанием фигур, вырезанных на восьми капителях. Иногда он отрывал от них взгляд, оглядывался вокруг, и вновь возвращался к своему немому диалогу с каменными статуями. Во время своих путешествий за последние месяцы ему приходилось бывать в далеких больших городах; бывало, в Тулузе, он долгими часами стоял на страже, то в саду церкви Святого Креста, в Сен — Сиприен, то перед базиликой Сен — Сернин, ожидая, пока добрый христианин Пейре из Акса тайно переговорит с каким–нибудь верующим. С портала Сен — Сернин молчаливые фигуры апостолов взирали с высоты на молодого человека с братской искренностью и словно приглашали его идти вместе с ними. И когда после этого Бернату приходилось служить верным — но таким слабым эскортом доброму человеку и его товарищам, то он всегда чувствовал удовлетворение в глубине своей души. Ведь опасная дорога, выпавшая в этом мире Церкви, которая гонима, но прощает, — это и есть истинная дорога апостолов.
Этим утром, 24 июня, в праздник святого Иоанна Крестителя, Бернат пришел сюда, чтобы, как было условлено, ждать у входа в главную церковь Рабастен. Ее суровый фасад был сделан из розового кирпича, портал же отделан белым камнем. Все больше людей заходило в церковь. Иногда они задевали молодого человека и толкали его, но он не обращал на это никакого внимания. Ведь именно в этом потоке входящих под портал церкви его легче будет заметить. Внезапно сердце Берната забилось сильнее, потому что в каменных скульптурах он увидел первый отклик на свои ожидания. Он отвернулся от фриза с изображением проклятых с левой стороны и стал всматриваться в хорошую сторону, вправо, где были изображены благословенные. В углу одной консоли чей–то образ ласково, но без улыбки, смотрел на него из рядов избранных. Его спокойный взгляд пронзил Берната насквозь, в нем был какой–то призыв, какое–то далекое дружеское послание. Бернат без труда распознавал и другие изображения на капителях: Благовещение, Рождество, поклонение волхвов, избиение младенцев, бегство в Египет, введение во храм, искушение Христа… Но эти трое пастухов из сцены Рождества, он их как будто уже видел, они похожи на его братьев, пропавших без вести, на его братьев, сидящих в тюрьмах, на его братьев, которых он ждет. Трое юных пастухов с красивыми лицами, овцы жмутся к их ногам… Один из них держит в руке посох, другой играет на флейте, а третий поднял руку, указывая на ангела или на звезду… Мой друг Пейре где–то здесь, — подумал Бернат.