Нераскаявшаяся
Шрифт:
Гийом Белибаст отвернулся от нее. Все еще склонившись над очагом, он задумался на минуту и бросил ей через плечо:
— Не стоит тебе строить из себя философа, — сказал он с какой–то неопределенной улыбкой, — это не женское дело.
Гильельма начала входить в раж. Уже через секунду она ответила ему такой же улыбкой, высмеивая его заявление:
— А разве мужское дело возиться на кухне? — съязвила она, — Тем не менее, мне нравится смотреть, как ты хлопочешь над котелком…
Конечно же, во время обеда, после того, как закончилась месса, именно Гильельма обслуживала троих мужчин, но они оставили для нее место за столом, а она предпочла сесть рядом со своим братом. Она старалась изо всех сил, чтобы соответствующим образом накрыть
Не беда, — подумала Гильельма. — Здесь будут жить двое мужчин, у которых есть руки и которые смогут смастерить все, чего не хватает!
— А как вы думаете жить здесь? — спросил Пейре Маури у братьев Белибастов.
— Ну, я в этих местах без работы не останусь, — ответил Бернат, — Мне довольно легко наняться на разные сельскохозяйственные работы, в том числе и на сезонные. Я ведь в любой момент могу уволиться, не вызывая особых подозрений, и использовать всё свободное время, чтобы служить Церкви.
— А я прохожу послушничество, — встрял и Гийом. — Добрый человек Фелип регулярно приходит сюда, чтобы просвещать меня. Сейчас он как раз обучает меня молитвам, а также читать и запоминать целые пассажи из книг Евангелия. А ведь я раньше не умел читать, как и вы! И он также учит меня, как жить в постах и воздержании… Теперь я буду жить, как монах, до конца своих дней, и никогда не должен буду даже смотреть на женщину с вожделением, а ведь это так тяжело в моем возрасте. Однако я уже решился! Через несколько недель или месяцев, если Бог так захочет и я буду готов, я стану добрым человеком, и получу крещение из рук доброго христианина Пейре из Акса, Старшего нашей Церкви, и Фелипа из Кустауссы.
— Но зачем тебе нужно становиться монахом, то есть добрым человеком? — воскликнул Пейре. — Можно ведь хорошо служить Церкви, оставаясь добрым верующим.
— Я ведь убил человека, — сказал Гийом Белибаст. — Это самый страшный из грехов, который только можно совершить. Добрый человек Фелип дал мне понять весь ужас моего поступка. Вот поэтому я теперь должен каяться изо всех своих слабых сил, ведь один Бог может судить, осудить или простить: и я буду вести христианскую жизнь, которая позволит мне раскаяться в этом грехе, как и во всех остальных грехах, и заслужить прощение Божье.
— Кроме того, я бы еще добавил, — вмешался Бернат, — что Церковь очень нуждается в новых служителях. Мы также должны собрать воедино все наши силы и мужество, прежде всего я, но также и ты, Пейре, чтобы, в конце концов, тоже стать добрыми людьми, чтобы проповедовать Евангелие и спасать души. Чтобы спасти саму Церковь в этом мире разнузданной злобы. Сейчас, в этой земле, много стало добрых верующих. А сколько добрых людей осталось, чтобы проповедовать и нести утешение, невзирая на опасности? Восемь? Десять? Я даже точно не знаю… Вы представляете себе, что будет, если их всех переловят и сожгут?
— Ты думаешь, Бог нуждается в нас, чтобы спасти Свою Церковь? — мрачно спросил Пейре.
Гильельма сидела молча, чувствуя одновременно и прилив тоски, и какой–то всепоглощающий энтузиазм, словно ее захлеснула волна любви, идущая откуда–то изнутри. Она не осмеливалась говорить. Но ей хотелось закричать: да, конечно, для этого мы здесь, для этого
Трое молодых людей тоже сидели молча, склонив головы над пустыми мисками. Пейре старательно чистил свой нож вымоченным в вине мякишем хлеба, перед тем, как засунуть его обратно за пояс.
Гильельма все пыталась справиться со своими чувствами, а потом все же спросила звонким голосом:
— А я? Что я могу для этого сделать?
Бернат глянул на нее, прищурившись, и весело улыбнулся:
— Ну, ты покамест займись нами, хотя бы мной и моим братом, как добрая хозяйка и управительница, в чем у меня нет сомнений!
Гийом Белибаст поспешил громко выразить согласие, а Пейре Маури рассмеялся. Но потом Бернат добавил уже более серьезным тоном:
— Добрый человек Фелип кое–что сказал мне об этом, на прошлой неделе, в Ларок д’Ольме. Этот дом должен стать для Церкви особым местом, местом собраний и встреч, перевалочным пунктом для всех миссий, где верующие из разных городов и деревень смогут общаться с добрыми людьми. Я уверен, что ты сможешь организовать и управляться со всем этим. У женщин такое получается намного лучше…Кроме того, твое присутствие поможет придать этому дому респектабельный вид, чтобы мы могли избежать всех возможных подозрений. Ведь все мы трое — чужаки в этой земле. Гийом и я — из Разес, а ты — из Сабартес, и как только здешние люди слышат наш акцент, они сразу же начинают нас подозревать. Поэтому крайне необходимо, чтобы нас воспринимали здесь как обычную, добропорядочную семью, которая переехала сюда по простым причинам материального характера. Все должны видеть, что мы не придерживаемся постов, что мы живем как супруги и едим мясо. — Бернат замолчал, колеблясь, и снова искренне улыбнулся. — Гильельма, я думаю, ты не станешь возражать, если все по–настоящему будут считать тебя моей женой? — потом он добавил каким–то глухим голосом, с трудом подбирая слова. — Ты ведь не забыла о нашем соглашении, которое мы заключили перед добрым человеком в Ларок д’Ольме, что мы станем мужем и женой, и будем жить вместе, исповедуя нашу добрую веру, как это принято у добрых верующих? Люди в этом городе не знают, что нас поженил не священник, но ведь для нас это не имеет никакого значения…
— Не беспокойся, Бернат, — быстро ответила Гильельма, а на ее щеках проступил румянец. — Я уже сама сказала той старой женщине, у которой мы жили… что я пришла сюда, чтобы воссоединиться со своим мужем…
Бернат снова перешел на шутливый тон:
— И я поручаю тебе каждую среду и каждое воскресенье покупать в городе хороший кусок мяса, и так, чтобы все это видели! Чтобы никто не догадался об особом режиме питания твоего деверя или нашего «кузена» Фелипа, и тем более, других наших друзей, которые будут к нам приходить… И еще, чтобы уже все было в полном порядке, мы должны освободиться от этого ужасного имени Белибастов! Благодаря этому имени нас и так уже знают во всем Разес. Вы прекрасно знаете, что Монсеньор Жоффре д’Абли передал всю информацию относительно нашей семьи своим коллегам в Тулузе и Альби, и если он получит от них сигнал, то не упустит возможности продолжить свое великое дело — охоту на братьев Белибастов из Кубьер, беглецов из–за ереси, не явившихся в суд и бунтовщиков.
— Для всех жителей Рабастен и прочих людей, кто нас не знает, — добавил его брат Гийом с лукавой усмешкой, — мы оба теперь — Бернат и Гийом Видали. Не забудь, Гильельма! Да и для тебя самой будет лучше, если тебя будут называть женой Видаля, а не дочерью Маури, супругой Пикьера…
Гильельма недовольно поджала губы, даже и не собираясь улыбаться этой глупой шутке… Но вот Пейре поднялся из–за стола, закинул шляпу за спину, вскинул котомку на плечо и взял посох. Уже давно миновал полдень, ему пора было идти.