Нерассказанная история США

Стоун Оливер

Но возможно, что внешняя политика Обамы принесла даже больше разочарований, чем внутренняя. Первоначально в число его внешнеполитических советников входили преимущественно ветераны правительства Клинтона, включая советника по национальной безопасности Энтони Лейка, помощника госсекретаря Сьюзен Райс, министра ВМС Ричарда Данцига, начальника отдела кадров Министерства финансов Майкла Фромана и сотрудника Госдепартамента Грегори Крейга. Важную роль играл и фанатичный антикоммунист, советник по национальной безопасности при Картере Збигнев Бжезинский. Тем не менее Washington Post отмечала, что во время предвыборной кампании двумя наиболее близкими к Обаме людьми были двое новичков – Саманта Пауэр, преподаватель политологии гарвардского факультета госуправления им. Кеннеди, и отставной генерал-майор ВВС Скотт Грейшн, в прошлом летчик-истребитель, служил начальником отдела стратегического планирования у генерала морской пехоты Джеймса Джонса, главнокомандующего войсками НАТО

в Европе⁵¹. Надежды на перемены в американской внешней политике, помимо самого Обамы, возлагались в основном на Пауэр, наиболее известную своей книгой «Проблема родом из Ада: Америка и эпоха геноцида», в которой она утверждала, что либеральные политические деятели не могут стоять в стороне, когда становятся свидетелями геноцида. Пауэр была вынуждена уйти из избирательного штаба Обамы после того, как назвала Хиллари Клинтон «монстром», но впоследствии пришла на одну из ключевых должностей в СНБ, где агрессивно продвигала идею американской интервенции в Ливии.

Во внешней политике Обама имел довольно ограниченный опыт, а его взгляды в этой области были далекими от ясности. В ходе избирательной кампании на одном из митингов в Пенсильвании он сказал: «Правда в том, что моя внешняя политика является возвращением к традиционной двухпартийной политике реализма Джорджа Буша-отца, Джона Ф. Кеннеди и в какой-то мере Рональда Рейгана»⁵². Понять, что на самом деле означало это причудливое высказывание, было сложно, ясно было только, что он не собирается отказываться от более чем вековой политики империализма. Он склонялся к центристскому подходу более эффективного управления американской империей, а не к попыткам сделать роль США в быстро меняющемся мире более позитивной. Он стремился сократить присутствие США на Ближнем Востоке, в то же время расширив его в Азии, где американской гегемонии угрожало растущее влияние Китая. «Все минувшее десятилетие мы шли окольным путем через Ближний Восток, – отмечал Курт Кэмпбелл, помощник госсекретаря по вопросам Восточной Азии и Тихоокеанского региона. – Теперь нашей главной заботой должны стать события в Азии и Тихоокеанском регионе». «В первые два года нам нужно было разобраться с наследием: войной в Ираке, войной в Афганистане, войной против “Аль-Каиды”, – и в то же время перераспределить ресурсы и оценить наше положение на мировой арене, – говорил Бенджамин Родс, один из заместителей советника Обамы по национальной безопасности. – Если свести это все к лозунгу, он звучал бы так: “Покончить с двумя войнами, восстановить ведущую роль Америки в мире и сосредоточиться на большем числе целей, начиная с Азии и мировой экономики и заканчивая режимом нераспространения ядерного оружия»⁵³.

Поставив такие цели, Обама срочно начал заворачивать в новую обертку наиболее одиозные аспекты политики Буша. В первый же день на посту президента он обсудил вывод войск из Ирака и дал понять, что намерен вплотную заняться мирными переговорами между Израилем и Палестиной. Он подписал указ, в соответствии с которым чиновникам исполнительной власти запрещалось принимать подарки от лоббистов и продвигать их интересы в правительстве после ухода с занимаемой должности. Второй день был еще лучше. Он запретил применение «расширенных методов» допроса, объявил о закрытии тюрем ЦРУ в «черных точках» и сообщил о намерении в течение года закрыть военную тюрьму в Гуантанамо.

Но по целому ряду причин Обама не смог осуществить многие из этих программ. Ему противостояли непримиримые республиканцы, консервативные демократы, а порой даже собственные советники. Washington Post назвала внешнеполитическую команду Обамы «опытными центристами»⁵⁴. Его главные советники: госсекретарь Хиллари Клинтон, доставшийся в наследство от республиканцев министр обороны Роберт Гейтс, советник по национальной безопасности генерал Джеймс Джонс, соратник Джона Маккейна, и директор Национальной разведки адмирал Деннис Блэр, бывший глава Тихоокеанского командования США, – действительно были опытными, но вот с центризмом у них явно были проблемы.

Обама заявил, что его настольной книгой в Овальном кабинете станет «Команда конкурентов» Дорис Кернс Гудвин, где автор описала мудрость Авраама Линкольна, включившего в состав кабинета своих политических противников и даже тех, кто возводил на него откровенную клевету. Обама последовал его примеру, назначив на ключевые посты «ястребов» Хиллари Клинтон и Роберта Гейтса, но при этом забыв уравновесить их столь же непримиримыми критиками американского империализма.

Результаты легко было предвидеть. В августе 2009 года в статье «Отличия внешней политики Обамы» неоконсерватор Эллиот Коэн заверил консерваторов, что изменения крайне незначительны: «Основная структура политики осталась той же… Более того, так как большая часть внешнеполитической команды Обамы состоит из демократов-центристов, маловероятно, что ее суждения в отношении событий в мире и американских интересов в нем сильно изменятся по сравнению с ее предшественниками»⁵⁵.

Главным гарантом сохранения преемственности в имперской политике стал Гейтс. Причастность Гейтса, старого солдата

холодной войны, тесно связанного с неоконсерваторами, к нескольким скандалам, включая предполагаемое затягивание освобождения американских заложников в Иране в 1980 году и поставки оружия обеим сторонам в разрушительной ирано-иракской войне, никогда не была расследована в полной мере. В годы Рейгана он весьма успешно перевернул с ног на голову систему сбора информации ЦРУ, очистив ЦРУ от независимых аналитиков, не разделявших взгляды на масштаб советской угрозы, которой оправдывался непомерно раздутый военный бюджет США. Он был главным сторонником жестокой политики Рейгана в Центральной Америке, отстаивая незаконные тайные операции против сандинистов в Никарагуа ⁵⁶.

Альянс Гейтса с Х. Клинтон разрушил все ожидания тех, кто надеялся на переоценку роли Америки в мире. «Люди размышляют о том, какое будущее ждет страну и мир, – сказала Клинтон, выступая перед Советом по международным отношениям (СМО). – Поэтому я скажу прямо: в новом веке Соединенные Штаты могут, должны и останутся лидером»⁵⁷. «Как уже говорилось ранее, мы по-прежнему главное государство в мире», – согласился с ней Гейтс в ноябре 2010 года⁵⁸. Но, провозглашая перед СМО «новый американский момент», Клинтон предложила ошеломляюще упрощенческое и бессодержательное толкование американской истории: «После Второй мировой войны страна, построившая трансконтинентальную железную дорогу, сборочный конвейер и небоскребы, обратила свое внимание на создание основ для глобального сотрудничества. Третья мировая, которой многие так боялись, так и не началась. Многие люди смогли вырваться из бедности и впервые воспользоваться своими правами. Именно это является результатом новой глобальной архитектуры, проект которой много лет создавался американскими лидерами – представителями обеих политических партий»⁵⁹.

В своих речах в Праге, Каире, Осло и других городах Обама изложил свое понимание роли Америки в мире более подробно. Но лейтмотив был тот же, что у Клинтон и Гейтса. Но наибольшее разочарование вызвала речь Обамы во время вручения ему Нобелевской премии мира в декабре 2009 года. Сам факт, что президент, ведущий две войны, получил подобную премию, выглядел нелепостью. Но еще более досадным для членов Нобелевского комитета должно было стать то, что в своей речи Обама защищал американский милитаризм, а уже через несколько дней после этого направил подкрепления в Афганистан. И хотя в некоторых местах, касавшихся комплекса проблем, с которыми столкнулся мир, его речь была разумной, эту разумность полностью перекрывало отстаивание позиций войны, односторонних действий и превосходства США в мире.

То, как Обама укреплял свою личную власть, вызвало бы зависть даже у Дика Чейни. В 2011 году он проигнорировал мнение своих собственных юристов, заявив, что ему не нужно одобрение конгресса в рамках резолюции о военных полномочиях для продолжения боевых действий в Ливии дольше шести дней, установленных данной резолюцией. Предложив причудливую, если не откровенно оруэлловскую интерпретацию действий США, напоминавшую данное Бушем определение пытки и клинтоновское толкование слова «секс», Обама объявил, что американские действия не подпадают под юридическое определение боевых действий. Даже такой «ястреб», как спикер палаты представителей Джон Бонер, был шокирован заявлениями Обамы о том, что длительные бомбардировки Ливии с целью убийства Муаммара Каддафи и свержения его режима не являются боевыми действиями. «Белый дом утверждает, что нет никаких боевых действий, – говорил Бейнер. – И тем не менее мы наносим удары с беспилотников. Мы тратим 10 миллионов долларов в день. Мы вместе с другими странами сбрасываем бомбы на Каддафи. Заявляя о том, что нет боевых действий, мы просто делаем хорошую мину при плохой игре». Обама же отверг все советы главного юрисконсульта Пентагона Дж. Джонсона и исполняющего обязанности главы консультативного отдела Министерства юстиции Кэролайн Крэсс. Игнорирование мнения главы консультативного отдела в подобных делах было едва ли не беспрецедентным⁶⁰.

Госсекретарь Хиллари Клинтон и министр обороны Роберт Гейтс на совещании в Белом доме. Доставшийся в наследство от Буша Гейтс объединился с «ястребом» Клинтон. Их действия разрушили все ожидания тех, кто надеялся на переоценку роли США в мире.

Когда во время праймериз в 2008 году Обаме задали вопрос: может ли президент без разрешения конгресса начать бомбардировку Ирана, – он ответил: «Президент не имеет конституционного права по собственному усмотрению отдавать приказ о нанесении удара, кроме случаев, когда страна подверглась нападению либо когда такое нападение неизбежно»⁶¹. НАТО же вышло далеко за рамки резолюции ООН, позволявшей предпринимать шаги для защиты мирных ливийцев, создав таким образом крайне опасный прецедент.