Нерассказанный рассказ

Солнцев Роман

Катя ночью проснулась - отец храпел, мать с Витей негромко разговаривали возле печки, сидя спиной к Кате.

– Она не сможет... она стала и вовсе как тростиночка...
– говорила мать.
– Пускай учится.

– А где?
– возражал Витя.
– В город ездить на автобусе? Час туда, час обратно? Лучше уж в Михайловку пешком...

– Пять километров?!
– ужасалась мать.
– И ограбят, и обидят...

– А в городе не обидят? Прямо в сквере возле школы могут... это же город!

– Господи-господи!.. Права была докторша... маленькая и маленькая...

Катя

не все поняла в их разговоре, поняла главное - ее любят, об ее будущем думают. И уснула почти счастливая...

Утром за чаем с баранками мать спросила:

– А чего ты, доченька, такие смешные чулки носишь?

Катя удивленно глянула на свои ноги - она была в модных пестрых носочках, многие ее подружки носили в Италии такие носочки.

– Только малые дети носят такие носочки, - пояснила мать.

– И на улице купаются. А ты уже смотри, какая...
– может быть, она хотела сказать "каланча", но сказала, - красавица.

Катя, недоуменно моргая светлыми круглыми глазами, смотрела на мать.

Отец еще в темноте ушел на работу, он ремонтировал технику, у него же золотые руки. Витя собирался в поле, он работал помощником комбайнера. Мать, подоив совхозных коров, прибежала покормить детей.

– Пейте же!
– протягивала она то Вите, то Кате кружку с теплым парным молоком.
– Свежее! Тебе особенно надо, доченька!

Но Катю мутило от пахнущего то ли шерстью, то ли телом коровьим молока. А Витя пил только чай, крепкий, как деготь, почему у него всегда желтые зубы.

Когда Витя , услышав стрекот трактора, выскочил на улицу и укатил на работу, и мать с дочерью, наконец, остались одни, Катя спросила:

– Мам, я что, больна?

– Почему ты так спрашиваешь?
– Мать намазала кусок хлеба маслом и протянула дочери.- Просто беспокоимся, что худенькая... Это кто в городе, они все худеть стараются... а тут же силы нужны...
– Но в глаза дочери мать не смотрела.
– Тебе тут не шибко нравится? Другим еще хуже повезло... Калединых просто подпалили, они под Самарой хотели осесть... а Ивановым намекнули: жить хотите - бегите дальше.

И они сейчас в Москва, в палатке живут.

– В каком-нибудь скверике?

– Каком скверике?
– удивилась мать.- Перед зданием правительства, их даже по телевизору показывали... Господи-господи, бедность наша и срам! Ничего!
– вдруг, посуровев лицом, мать очень больно обняла Катю. Как-нибудь проживем! Как-нибудь!

Договорились, что Катя пойдет доучиваться в Михайловскую школу. Но до занятий еще было две недели... и ни подруги у Кати, ни дома слушателя... Она сидела целыми днями в ожидании своих родных у окна и вспоминала Италию. И до сих пор не удавалось ей что-нибудь рассказать. То отец пьян, потрясая кулаком ругает президентов всех славянских государств, то мать в ознобе пьет горячее молоко с маслом, сидя возле печи, а назавтра снова-заново простужается на полуразрушенной ферме, а то Витя играет на гармошке и поет тягучие неинтересные песни под одобрительное кивание отца:

Люби меня, девка, пока я на во-оле...

Покуда на воле, я тво-ой...

Иногда на звук хромки заглядывал сосед, могучий

молодой парень с черной бородой, в черной борцовской майке в любую погоду, с золотой печаткой на пальце. Он приходил со старинной русской гармошкой - у нее каждая кнопка играет на два тона - когда растягиваешь гармошку, один звук, а когда сдавливаешь - другой... Он был из местных, и отец дорожил дружбой с соседом, хотя сосед почти не пил, правда, любил небрежно занять тысчонку-другую до аванса и, кажется, ни разу еще не отдавал... Но отцу, щуплому, чужому здесь из западной России человеку нужен был свой человек. У могучего Володи были выпуклые воловьи глаза, полные непонятной печали. И пел он, никогда не зная слов, тихим мычанием...

– А вы знаете, что похожи на итальянца?- волнуясь, как-то сунулась в разговор старших Катя.- Ей-богу! У нас был доктор, такой добрый...

бесплатно раза три на гондоле катал...
– И вдруг Кате стало неловко на нее как-то странно смотрели взрослые. Опять она не во-время? Извините... скюзи... Мам, я угля принесу?

Не с кем поговорить... С девчонками бы познакомиться, но в поселке все девочки какие-то злые.

Однажды мать послала Катю в магазин - купить хлеба, если привезли.

Долго объясняла дочери, что хлеб не пропекают, что надо брать румяный... Катя шла по улочке и вдруг услышала, как совсем малые дети, показывая на нее пальцем, смеются.

"Господи, я что, не так одета?" - Катя быстро оглядела свои ноги, юбку. Юбка коротковата? Белые носочки смешны?

– Тетенька, разденься!..
– визжали девчонки в грязных телогреечках.

– Тетенька, разденься!

Догнавший Катю круглолицый мужчина в свитере и джинсах, в кедах без завязок на босу ногу ласково сказал детям:

– Ну чего вы, миленькие, хорошую девушку обижаете? Она в Италии была... там люди гордятся красивым телом, на полотнах рисуют... Вот пройдет сто лет - а смотрите, люди, какая красавица была! И ты, синеглазая, и ты, рыженькая, может, еще затмишь красотой всех артисток мира!
– Визжавшие девочки, смущенно переглядываясь, замолчали, зато начали ржать мальчишки.
– А вы, рыцари, - продолжал незнакомец, - вы должны обожать ваших подруг... потому что без них нет жизни на земле! Вот озимые сеют... а асли нет земли, куда сеять?

Себе на головы, вместо пепла?..- И еще и еще говорил дядька в кедах на босу ногу малопонятные слова, дети молчали, а потом незнакомец кивнул Кате:

– Вы, наверно, в магазин за хлебом? Я провожу вас, если не возражаете.

Хлеба еще не привезли, возле пустого магазинчика стояла толпа женщин и старух с рюкзаками. Катя обратила внимание, с какими усмешками люди смотрели на человека, защитившего Катю. Незнакомец насупился, опустил голову, буркнул Кате:

– Может, походим пока по холмам?
– И Катя, сама не зная почему, доверчиво пошла с этим взрослым человеком. Они через переулок взошли на бугор, заросший татарником и полынью. Дул зябкий, уже осенний ветер, но он был сладок, словно знал о многом - и о спелых ягодах на таежных полянах, и о сыплющихся в бункера зернах ржи, и о далекой жаркой Италии, где люди любят друг друга.