Неразгаданные сердца
Шрифт:
— Выходит, они не нападали на обитель, а отняли у Денби то, что он награбил у святых отцов. Вот увидите, разбойники вернут эти деньги.
Фаррольд был так поражен этим разговором о разбойниках — словно о старых знакомых, а то и друзьях, — что остался стоять с раскрытым ртом.
— Да что ты говоришь? — скептически переспросила Келда, не веря в благородство грабителей. — Впрочем, может, и вернут, если успеют: Темный Лорд приказал своим людям прочесать весь лес и поймать тех, кто нарушил мир и покой Райборна.
— Мир и покой! — насмешливо передразнила Амисия. — Мир, где властвует угнетение,
Только сейчас девушки вспомнили, что они не одни. Две пары глаз в отчаянии обратились на невольного свидетеля этого спора.
Фаррольд покраснел до корней волос. Девушки напрасно боялись обидеть его нелестными отзывами об отце. Пожав плечами, он смущенно произнес:
— Хоть он мне отец и наставник, мы с ним, почитай, чужие. Я ведь его почти не знаю. Пока меня не призвали в замок, мы и виделись-то всего один раз.
— Всего один раз? — хором переспросили девушки, не веря своим ушам.
— Всего один раз, — кивнул Фаррольд, — когда он приехал, чтобы забрать меня у приемных родителей и отвезти на обучение в замок Солсбери-Тауэр — там вместе с высокородными сыновьями королевских вассалов я постигал рыцарскую науку.
С этими словами юноша вдруг почувствовал страшную горечь самоуничижения: здесь, в чужом доме, в обществе двух живых душ, чье расположение стало для него несказанно важным, его захлестнули неизгладимые воспоминания о нескончаемых мучениях, которым он подвергался из-за своего низкого происхождения. Оскорбительные выпады ровесников не давали ему распрямить плечи; он так и остался переростком-пажом, а впоследствии — недотепой-оруженосцем, которого не брал на службу ни один барон. Да и посвящения в рыцари он добился не в награду за успехи в постижении воинской науки, а по милости короля. Он сознавал, что это закрывает все двери перед человеком, который должен зарабатывать себе на жизнь военным ремеслом. От этих мрачных мыслей лицо Фаррольда превратилось в застывшую маску, а глаза потухли.
Хоть Келда не могла догадаться об истинной причине такой перемены, от нее не укрылось страдание во взгляде Фаррольда. Ей сразу захотелось броситься на его защиту. Забыв о своей обычной осторожности, она шагнула к краю башни, поближе к юноше.
— Как же твои приемные родители позволили ему тебя забрать?
— Они обращались со мной, как с родным сыном, но не имели законного права решать мою судьбу. — Фаррольд встал на защиту тех, кого любил. — В жилах барона Гилфрея течет голубая кровь, а мои приемные родители были простыми крестьянами.
В янтарных глазах Амисии вспыхнуло осуждение — неужто Келда не знала, как воспитываются сыновья баронов?
Келда поймала на себе неодобрительный взгляд подруги и поняла свою оплошность. В самом деле, ее родные братья, много старше ее по возрасту, ныне отцы семейств, живущие в собственных поместьях, тоже воспитывались в чужих домах. Хотя она была тогда совсем маленькой, у нее до сих пор сохранились воспоминания о том, как братья жаждали отправиться на обучение; Фаррольда же забрали из дому против его воли. Она упрямо вздернула подбородок, но не решилась перебивать юношу, который продолжал свой рассказ:
— Они убеждали меня, что нужно быть благодарным отцу, ведь он заботился о моем будущем, какого приемные
— Ты и вправду предпочел бы остаться в деревне? — переспросила Келда, которую так поразило это признание, что больше она уже ничего не слышала.
Смущенный собственной исповедью, Фаррольд снова залился краской и возблагодарил небо за сгустившиеся сумерки. Напрасно он откровенничал перед этими высокородными девами. Теперь ему оставалось только оправдываться. Натужно распрямляя спину, он заявил:
— Я по натуре не убийца и не хотел учиться убивать. — За этим гордым заявлением последовала робкая оговорка. — Мне даже на охоту ездить противно.
— А чем бы ты занимался в деревне все эти годы? — Амисии было любопытно узнать то, что лежало за пределами ее собственного опыта.
— Там никого не нужно убивать. Там можно наблюдать, как зарождается и растет все сущее. Лучше трудиться во имя обновления жизни, чем видеть, как создания природы в одночасье уничтожаются огнем и мечом. — В речах Фаррольда зазвучала искренняя убежденность.
— Почему же ты не сказал об этом Гилфрею? — Амисии казалось, что это было бы просто и естественно.
Лицо Фаррольда исказилось ужасом.
— Разве мыслимо сказать ему, что его выродок ко всему еще и неблагодарный пес? Разве можно отказываться от родительского благодеяния? Ну нет, я должен всю жизнь помнить о том, сколь многим я ему обязан — начиная от своего появления на свет и кончая тем, что он позволил мне жить, как живут благородные господа, вместо того чтобы копаться в земле, как скотина. — Он хотел скрыть свои растоптанные мечты под маской убежденности.
Амисия поняла, что не вправе судить Фаррольда за его образ мыслей. Теперь до нее дошло, что судьба незаконнорожденного сына целиком и полностью находится в отцовских руках. Келда от души сочувствовала его незавидной доле. Амисия тоже решила сгладить неловкость, вызванную их бездумными расспросами, и перевела разговор на другое. Она повернулась к Келде и возобновила прерванную беседу:
— Так ты говоришь, барон объявил охоту на моего героя?
— Именно так. — Келда и сама была рада дать Фаррольду желанную передышку. — Стражники отправляются на рассвете.
Брови Амисии удивленно поползли вверх. Каменистая коса появлялась из-под воды лишь некоторое время спустя после восхода солнца.
— Значит, они возьмут лодки?
Мало кто в гарнизоне по доброй воле пользовался водной переправой — ведь в конюшне, которая стояла на дальней оконечности острова, на всех хватало лошадей. С другой стороны, до рассвета Гилфрей нипочем не решился бы отправиться на такое дело — совесть его была нечиста, и кто-либо из недругов всегда мог нанести ему ответный удар под покровом ночной темноты.