Неразрешимое бремя
Шрифт:
— Отец Георг, — окликнул я своего бывшего наставника, что склонив голову, молился рядом с двумя бедно одетыми женщинами, держа их за руки. — Простите, если помешал.
Священник встал, тяжело опираясь на палку, и у меня вдруг сжалось сердце от осознания того, насколько же он постарел. Я помнил его с того времени, как ребенком оказался в приюте, затравленным и практически не разговаривающим. Уже тогда его волосы тронула седина, а сейчас он был полностью седым, сколько же ему лет? Никогда не задавался этим вопросом, мне казалось, что он будет жить вечно, словно святой заступник. Я встряхнул головой, прогоняя комок в горле, и улыбнулся старику.
— Мальчик мой, Кысей, — он обнял меня, крепко, почти как прежде, потом отстранился и обеспокоенно заглянул в глаза. — У тебя что-то случилось? Ты давно не показывался.
Я поспешил успокоить старика.
— Все нормально, я ищу Тень. Вы упоминали, что она приходит каждый вечер. Скажите, она ведь еще не появлялась? Я боялся опоздать.
— Она должна придти, обязательно придет, — отец Георг похлопал меня по плечу, предлагая сесть на скамью. — Давай посидим, устал я что-то сегодня. А зачем она тебе понадобилась?
Я присел рядом с ним, раздумывая, стоит ли обременять старика своими заботами.
— Хочу попросить ее о небольшой услуге. Надеюсь, не откажет.
Отец Георг покачал головой:
— Бедная женщина ведь не вольна распоряжаться своим временем, у нее есть хозяйка.
— Думаю, что хозяйке сейчас не до того, чтобы следить, чем занимается ее рабыня, — я лукаво улыбнулся, но старик лишь встревожено нахмурился.
— Откуда ты знаешь? Ты виделся с Лидией?
— Мне пришлось, — я старался, чтобы мой голос звучал беззаботно, но мне ли обмануть отца Георга, который знает меня лучше прочих. — Не волнуйтесь, отец Георг, просто мне придется некоторое время общаться с ней.
Глаза старика потемнели.
— Мне это не нравится. Тебе пришлось нелегко в прошлый раз, но ты справился и не поддался искушению. Помни — я верю в тебя. Будь сильным.
Я не удержался и покачал головой, последние слова старика разбередили душу и пробудили старые сомнения.
— Я слаб, отец Георг. Вы сами это знаете, ведь я молюсь и каюсь с тех пор, как… — Я безнадежно махнул рукой. — Только все без толку, греховные мысли все равно не уходят. Но дело еще и в том, что я опять веду дознание. И меня терзает страх. Страшно не справиться, страшно, что из-за моей слабости произойдет еще одна смерть. Что…
Отец Георг сжал мою ладонь своей рукой и замотал головой:
— Это не так, Кысей. У тебя все получится.
— Да нет же! Отец Георг, я мог сегодня отказаться от ее помощи в дознании. Мне достаточно было сказать воягу, что я сам справлюсь. Но я знаю, что это не так. Что Лидия… Это в ней достаточно силы, чтобы уничтожить колдовство недрогнувшей рукой, а я же буду сомневаться, медлить, обманываться, оступаться…
Старик встал и кивнул мне на святой символ, изображенный перед алтарем.
— Посмотри туда, Кысей. Святой символ бесконечной веры. Знаешь, в чем заключается его сила? В том, что вера абсолютна и бесконечна, потому что ее разделяют с тобой другие божьи создания. И у тебя вся их сила, пока ты веришь. Это ты силен, а не Лидия. Она слаба, потому что в ее сердце нет веры, понимаешь? Она безбожница, и как бы она ни старалась, ей никогда не стать сильнее тебя, потому что ты — Веришь. Запомни это. Ты думаешь, что раз тебя одолевают греховные мысли, то ты слаб? Истинная сила ведь не в том, чтобы укрыться от всех ошибок или искушений, а в том, чтобы иметь силу им не поддаться, даже если они тебя окружают. Много ли воли надо, чтобы
Я горько покачал головой:
— Отец Георг, ее слишком много, понимаете? Она влияет на меня, заставляя иногда действовать или мыслить, как она… Я боюсь, что когда-нибудь стану таким же бесчувственным, как Лидия…
Старик уверенно ответил:
— Но ты тоже на нее влияешь, Кысей. Не сомневайся. И больше, чем ты думаешь. Возможно, сила твоей веры даже сможет изменить ее, вернуть на путь Единого, кто знает…
Глава 3. Хризокола
Я отдала пару мелких поручений Антону и Тени, на ватных ногах поднялась к себе в комнату, упала на кровать, мысленно обещая себе лишь чуть-чуть перевести дух, и провалилась в липкий кошмар душного послеобеденного сна. Измученный разум метался в жестоких тисках памяти, порождая чудовищ, что терзали мое тело и душу, заставляя вновь и вновь переживать прошлое. Тянущая боль в пустом чреве, ощущение расплывающегося под тобой пятна крови из оскверненного бесплодного лона, отвратительно липнущая к телу простыня, беспомощная слабость, когда нет сил даже пошевелить губами, чтобы позвать сестру, но самое страшное — это звук. На грани слышимости, детский плач, такой жалобный скулеж, что сердце кровью обливается, ты хочешь встать к своей нерожденной девочке, успокоить ее, а ноги не слушают, словно и нету их вовсе…
Я вынырнула из кошмара, разом подхватившись на кровати. Отбросила легкое одеяло, которым меня укрыл заботливый Антон, лихорадочно ощупала простыню под собой и выдохнула с облегчением. Ткань была лишь слегка влажной от пота, но жалобное поскуливание продолжало терзать слух. Я застонала, до боли прокусив губу и сдерживая рвущийся вопль боли. Тело ныло так, словно все случилось вчера…
— Ты уже проснулась? — заглянул в комнату Антон, в образовавшуюся щель влетел рыжий щенок и взобрался ко мне на кровать, продолжая поскуливать. Я стиснула зубы, чтобы не стукнуть глупое животное. Его, последнего из помета, с деформированной задней лапой, мы не смогли никому пристроить, и Антон упросил меня оставить его у нас. Имя ему так и не дали.
— Избавься от него, — сказала я, скидывая щенка с кровати. — Иначе сама удавлю. Ты меня знаешь.
Антон умоляюще посмотрел на меня, в его глазах мелькнуло недоумение.
— Хриз, ты чего?
— Ты слышал, что я сказала.
Он покорно кивнул головой:
— Дай мне хотя бы несколько дней, ладно? Спускайся к ужину, тебе надо обязательно поесть, хоть что-нибудь. Еще к нам на ужин заглянул портной Изхази с семьей, заодно занес тебе заказ. Померяешь? Это поднимет тебе настроение. Ты хоть выспалась?.. Я решил тебя не будить…
Антон все говорил и говорил…
Я спустилась в гостиную, чувствуя, что все равно не смогу проглотить ни кусочка. Артем Изхази вскочил со стула и поклонился мне. В его жене, сидящей рядом цветущей дородной матроне, теперь уже никто бы не узнал ту раздавленную горем мать, чей разум блуждал в вымышленном мире, где ее дочь все еще жива. Впрочем, Адели до сих пор считает приемную дочь настоящей, не желая замечать разницу.
— Госпожа Хризштайн, я решил лично принести ваш заказ, тем более что Евочке так хотелось повидаться с вами.