Нереал
Шрифт:
— Так, — не дождавшись от Башарина ответа, сказал я. — Давай, Вась, оглашай дальше!
— Дальше по списку — во время покушения на Ротмана вы были непонятно где. И, наконец, сбежали! Что я как следователь должен был подумать?
— Да чего ты — были, сбежали?.. — восстал против вежливости Башарин. — По-человечески нельзя, что ли?
— Я с тобой, дураком, пробовал по-человечески — так ты визжать начинаешь, — объяснил Вася. — Ну вот объясни мне — как назвать человека, который не виноват, но на всякий случай удрал? Он таким дурацким образом заставляет всю городскую милицию
— Эх!.. — сказал на это Башарин и махнул рукой. В голосе слышалось: все рухнуло, жизнь не состоялась, и одна у меня перспектива — пойти и повеситься. Это “эх” Васе явно понравилось — перед тем, как намылить петлю, человек бывает склонен к откровенности.
— Да если ты даже в это время квартиру брал — тебе умнее признаться! — проникновенно посоветовал он. — Потому что если на тебе повиснет эта идиотская стрельба по Ротману — тебя в покое не оставят. Ротмановская “крыша” начнет из тебя выбивать — кто заказал? А им нужно знать, кто заказал, чтобы доложить о своей бурной деятельности. Тебе непременно надо, чтобы угрожали твоей жене и твоим детям?
Очевидно, такой вариант Башарину в голову не приходил. Он вытаращился на Васю, как бы надеясь прочитать на его лице, что это просто шутки у ментов такие, но спокойно и неколебимо было Васино лицо, и тогда Башарин посмотрел в поисках спасения на меня. Однако я заблаговременно получил приказ не вмешиваться и этюдов по актерскому мастерству на материале древнерусского фольклора не разыгрывать. Мне оставалось лишь горестно развести руками.
— Ну... — пробормотал Башарин. — Ну... Вася насторожился — уже и по роже было видно, что человек осознал, в какую кучу дерьма вляпался, и готов говорить хоть до завтра — лишь бы его поняли и за шиворот оттудова вытянули! А глядя на Васю, оценил ситуацию и я.
— Jacta est alea! — не удержавшись, провозгласил я. Ну а кто бы удержался?
Вася сверкнул на меня серыми, вмиг потемневшими глазами, но Башарину было в тот момент не до латыни: он думал — с чего бы начать.
— Да это все Ленка... — наконец пробормотал он. Вася ни с того ни с сего показал мне кулак. Кулак был не слишком внушительный, но я видел как-то Васю в боксерских перчатках, обрабатывающего “грушу”, и менее всего хотел бы оказаться на ее месте. И потому не латинское, а вовсе французское выражение “Cherchez la femme!” замерло на моих губах, как бы в последнюю долю секунды прихваченное за хвост зубами.
— Оцени, Башарин, я даже не спрашиваю, что за Ленка такая, — пришел на помощь Вася.
— Ну, Ленка из двадцать третьей квартиры! — выкрикнул тот. — Ну, муж у нее в командировку уехал!
— Ясно, — сказал Вася. — Муж в командировке — это великое дело. Но почему ты из своего захода налево делаешь такую глобальную тайну? Ведь не зарезал же ты эту Ленку?
— Да все моя! — нервничая, принялся объяснять Башарин. — Моя, понимаешь? Сказала — еще один заход, и катись ты на все четыре стороны.
— Мало ли... — начал было Вася, имея в виду, что все женщины только грозятся.
— Она ВСЕРЬЕЗ сказала!
— Настолько ты ее достал?
— Настолько... —
— То есть решил отсидеться? — уточнил Вася. — А жене-то как объяснил свое отсутствие?
— Когда к Ленке собирался — позвонил, сказал, что халтура. Что напарник у себя дома потолки белит, на работе краску взял и меня пригласил, обещал дать новый кран для ванной. Ну, на два-то часа или там на три нормальная отмазка! А кран я в “Гербалайфе” отвинтил, там жильцы с третьего этажа выехали и кран совсем новый оставили.
— Это ты хорошо продумал, — одобрил Вася. — Значит, решил отсидеться именно в “Гербалайфе”, где целую пустую квартиру для себя приспособил. Что же мы тебя леший знает где отлавливали?
Башарин задумался.
— Знаешь, я вообще-то мало пью... Ну, до чертиков не допиваюсь... А тут и не пил — а такое было! Расскажешь — не поверят!
— Поверю... — Вася покосился на меня.
— Поверим, — пообещал и я.
— Ну... Спрятался я в той квартире, все с собой взял, термос там, пожрать, радио... Ну, заснул. А проснулся я... — тут Башарин сделал такое страшное лицо, чтобы и без слов стало ясно — стряслось нечто жуткое! — Проснулся оттого, что меня за шкирку держат! Я извернулся — и увидел я, ребята!.. Знаете, кого увидел?..
— Самого себя.
Башарин отшатнулся от Васи.
— Ты давай, рассказывай, — напомнил я ему.
— Ребята, моя рожа, чисто — моя! И ни с того ни с сего, на ровном месте — тресь меня в рыло! Я — сдачи! Он на меня прет, я отбиваюсь! Ну, жуть! Сам себя колошмачу!
— Ну и выпер ты его? — осведомился Вася.
— Так он же не один был! — как бы искренне удивляясь, что сразу не сказал такую важную вещь, воскликнул Башарин. — Одного-то я бы выставил! А так мне самому убираться пришлось. И, ребята, что дико — я же спал-то разутый, он мне обувь вслед выбросил. Так выбросил не ботинки, а старые “казаки”, которые я всегда на работе держу, они уже страшные как смертный грех.
— Ну и как, удалось тебе отмыть эти “казаки”?
— Пришлось кое-как...
— А дальше?
— Что — дальше?.. — Башарин махнул рукой. — До утра в парадном сидел. А потом, конечно, смылся.
— Почему смылся?
— Да бригада же! Они же сразу бы тебе позвонили!
— Тоже верно, — согласился Вася, всем видом показывая — действия Башарина не одобряет, но и не порицает.
А действия были такие: улизнув перед явлением бригады, он обзвонил несколько былых подруг, но ни у кого не случилось мужа в командировке. Связался также с дружбаном Борькой Жуковым, и Борька обещал приютить у себя на работе, а трудился он продавцом в магазинчике “second hand”. У Борьки удалось переночевать дважды, а потом на него хозяйка магазина так взъелась, что чуть не убила. Так что убежище вместе с тещиными бутербродами накрылось медным тазом.