Нереально
Шрифт:
Сима кивнула.
— Галина Павловна сказала правду, — сообщила она, — Если бы она здесь убирала, то заметила бы вот это.
Она подвела меня к платяному шкафу. Тут поджидало еще одно открытие. Шкаф немного отстоял от стены, в этом зазоре обнаружилась большая сумка на молнии. В ней лежали вещи, деньги, документы и ствол сорок пятого калибра.
— Он не съехал, он не успел это сделать, — сказала Сима, — Сложил вещи, а забрать не смог.
— Чернолесский Валерий Степанович, — прочла я в паспорте, — Паспорт-то выдан в энном году здесь, в Князеве. Соседка Таня говорила, он целыми днями прожигал жизнь в баре. Похоже на то, что он отошел от дел и просто прохлаждался в
— И он не успел убежать, — грустно подытожила Сима.
— Как его предок, местный князь. Видать, была династия, — сказала я, пряча сумку на место, а пистолет из нее к себе в задний карман штанов, под куртку.
— Погоди, есть еще кое-что занятное, — остановила меня Сима, снова вытащила сумку и открыла молнию, — На вещах в шкафу то же самое, я проверяла. Гляди.
Она достала и показала мне несколько вещей Чернолесского, на которых были пуговицы: рубашки, теплый мужской кардиган, пиджак. У всех вещей почему-то не хватало одной пуговицы сверху.
— Может, он не любил, когда воротник туго застегнут? — пожав плечами, предположила я.
— А пиджак, а кардиган? — спросила Сима, — У них высокого ворота нет.
— У аристократов свои причуды, — ответила я, — Давай сходим в тот бар, где он оттягивался. За одно пройдем по скверу и осмотримся. Если оборотень там уже пасся ночью, поджидая жертву, могли остаться следы. Тогда вечером будем охотиться там.
Мы вышли во двор. Утреннее небо снова было безоблачным, а воздух холодным. Возле мусорного контейнера в конце двора я увидела Таню. Уходя, она обернулась и помахала рукой.
— Надо же, что она выкинула! — удивилась Сима, когда мы дошли с ней до мусорки.
Крышка контейнера была приподнята, потому что уже не закрывалась от изобилия отходов. Наружу вертикально торчала большая плоская картонная коробка. Я посмотрела на рисунок на ней. Это была упаковка от доски для спиритических сеансов.
— Ну, и городок. Людей едят оборотни, а люди вызывают духов, — сказала я.
Сквер был уже почти весь желто-красный, осенний. С момента закладки за ним мало ухаживали, и местами он переходил в смешанный лес. Когда-то посаженные липы и клены перемешивались с самозваными рябинами и кустами волчьей ягоды. По земле, уже посыпанной листьями, петляли асфальтовые дорожки и протоптанные в траве тропинки. На них лишь изредка мелькали бегуны или хозяева собак.
— Подходящее место для оборотня? — спросила Сима, оглядываясь.
— Только его здесь пока не было, — ответила я, — Видишь, гуляют собаки? Если бы он здесь наследил, ни один друг человека сюда бы лапой не ступил. Почуяли бы и испугались.
Мы свернули на узкую асфальтовую дорожку, уходившую наискосок в кусты. Сквер только на первый взгляд казался лесной чащобой. Стоило пройти метров пятьсот, за деревьями уже замелькали пятиэтажные дома с оштукатуренными стенами бледно-розового цвета и белой лепниной вокруг окон. На квадратной асфальтированной площадке, обложенной бордюром, виднелся искомый бар. Это был одноэтажный дом, изображавший избушку с двухскатной черепичной крышей и большими окнами-витринами. Вокруг росли редкие рябинки, усыпанные кистями алых ягод. Среди них разгуливала девчонка в красном плащике с капюшоном. У нее были короткие, но буйные рыжие волосы, нос картошкой, усыпанный веснушками, и карие глазки-бусинки. Девчонка была занята игрой, которую в старых фильмах любили мальчишки. Длинной палочкой она гоняла по дорожке железный обод от колеса взрослого велосипеда. Когда мы вышли из сквера, девочка как раз увлеченно катила обод нам навстречу. Она сильно разогналась
— Эй, осторожнее! — крикнула я, но было уже поздно.
Тяжелый железный обод налетел на меня и сбил с ног. А следом, споткнувшись о мои ступни, на меня грохнулась девчонка. И запищала так, что заболели уши. Я схватила малявку за плечики, оторвала от себя и потрясла.
— Деточка! Смотреть надо по сторонам! — я поднялась, продолжая держать ее и сверлить разгневанным взглядом.
Девчонка вытаращила на меня свои маленькие блестящие глазки и завизжала во всю глотку.
— Мама! Мама! — позвала она.
Голос был, как велосипедный звонок, барабанные перепонки у меня приготовились лопнуть. На этот вопль стеклянные двери бара открылись, и на его веранду вышла девица чуть старше меня в джинсовой мини-юбке и облегающем джемпере, с копной таких же буйных, но крашеных в черный цвет волос. Девчонка задрыгала ногами, забившись в моих руках.
— Мама! Тетка ругачая набросилась на меня! — по ее щекам градом побежали слезы, — Я играю, никого не трогаю, а она…
— Да что ж такое? — девица опрометью бросилась вниз по ступенькам веранды.
Ее лицо заполыхало праведным гневом. Я приготовилась к худшему. Сима рядом со мной напряглась.
— Мама! — заверещала девчонка еще громче, хотя это было в принципе невозможно.
Девица, оказавшаяся матерью, схватила мелкую за капюшончик и выдрала у меня из рук.
— Машка-зараза! — рявкнула она, — Сколько раз тебе говорить: не груби посторонним людям на улице! Смотри под ноги! Не гоняй эту гадость! Ты же девочка!
— Ну, ма-а! — слезы из глаз девчонки брызнули фонтаном, как у циркового клоуна.
— Что ма? — взревела девица, поставила ее на дорожку и толкнула в сторону бара, — Прочь с глаз моих. Сколько можно меня позорить?
— Ну, ма! — жалобно проблеяла девчонка на невыносимой козлиной ноте.
Девица энергично ткнула пальцем в стеклянные двери.
— Иди и поставь себя в угол!
— Ну, ма-а!
Продолжая пронзительно завывать, девчушка побрела под черепичную крышу бара. Ее маман повернулась к нам и драматически всплеснула руками.
— Ох, простите ради бога! — она развела руки, потом опустила и звонко хлопнула себя по бедрам, — Не знаю, что с ней делать! Я уж ее и пороть пробовала, не помогает. Одно слово — безотцовщина. Ой, вы испачкались, — она заметила на моем боку грязное пятно от приземления на дорожку и принялась меня отряхивать, — Ох, да что ж такое?
Глядя на ее суматошные старания, и мое обалдевшее лицо, Сима начала хохотать. Потом я. Потом и девица.
— Ну, что мне делать? — горестно вопросила она, отсмеявшись, — Может, налить вам рюмочку за моральный ущерб?
— Да мы не пьем, — улыбнулась я, — А вот информация нужна.
Со свидетелями часто везет. Только везение бывает специфическим. Рита оказалась из тех женщин, у которых спросишь, как пройти в библиотеку, а они тебе всю свою жизнь расскажут с выражением.
— Я в легком офигении, — доложила она, усадив нас на высокие стулья и встав за стойку; посетителей с утра еще не было, в зале уборщица протирала тряпкой столы, рыдающая Маша, к моей радости, удалилась во внутренние покои, — Жила себе в Октябрьске, это сорок километров по железной дороге, в ус не дула. И вдруг тетка, отцова сестра, берет, умирает и все оставляет мне. Бар вот этот, деньги на книжке, как в кино, блин! Я ее видела-то раз в год по большим праздникам. Теть Валя, она была неконтактная. Ни с папкой не зналась, ни с кем. У нее, конечно, кроме меня родни не было — это да. На все равно, я в легком офигении.