Нереальные хроники постпубертатного периода
Шрифт:
— Чего ж ты тогда назад возвращаешься?
— Правильно, я возвращаюсь всегда, когда наступает усталость. Заряд вот той, постпубертатной неопределенной полярности теряется и первичный полюс притягивает снова. И в первом и во втором случае я возвращался назад, когда уставал и садился отдохнуть. Андрюха, это же открытие, глобальное, мирового уровня.
— Конечно, нам дадут Нобелевскую премию, мне, как научному руководителю, тебе как соавтору.
— Почему мне только, как соавтору?
— Дурень потому что. Весь этот бред, что ты наговорил, ничем не подтверждается. И то, что с тобой происходит,
— Ты что мне опять не веришь и считаешь меня психом?
— Я тебе верю, но орать на всех перекрестках, что ты здоровался за ручку с героем Крымской войны тысячу восемьсот пятьдесят четвертого года не надо — заберут, а выйти оттуда, говорят, непросто.
— Но надо, как-то пытаться это объяснить.
— Это надо хотя бы, как-то зафиксировать, чтобы тебя в психи не записали. Вот если бы ты с собой оттуда человека приволок или хотя бы предмет, тогда другое дело — неопровержимое доказательство надо, артефакт. Пока все твои рассказы до одного места, художественный свист. — Новаковский почесал в затылке, — надо ждать.
— Чего ждать, с моря погоды?
— Нет, сильных эмоциональных впечатлений. Вспомни, оба раза, когда ты был там, это было под воздействием рассказов, прочитанных, рассказанных. Ты же не лежал и от скуки не плевал в потолок, а твой мозг был чрезвычайно возбужден внешней информацией, которая послужила причиной перехода в параллельный мир. Ты должен испытать определенного вида стресс. Когда ты испытывал сильный стресс?
— Последний раз?
— Ну, хотя бы последний.
— Когда Драгой мне мышь за шиворот сунул.
Андрей задумался.
— Нет, это не подойдет. Надо чтобы стресс был связан с событием, которое в твоем мозге ассоциируется с обстоятельствами, которые были или могут быть в другом параллельном мире.
— Это не так просто.
— Конечно, хотя и не очень. Ты знаешь, я у нашего Вашингтона читал перепечатку с одного американского журнала, как раз про параллельные миры. Там была теория множественности миров. Существует множество миров, которые живут, параллельно, не пересекаясь. В чем-то они похожи друг на друга, в чем-то нет. Одни движутся в своем развитии быстрее, другие медленнее, но это все человеческие миры. В них похожие люди и часто один и те же. Ты, например, если бы попал в мир, который по времени соответствует нашему, мог бы найти своего двойника, а мог бы и не найти, потому что он мог умереть в младенчестве. Таким образом, выясняется многовариантность развития человеческого мира. То, что называется — история сослагательного наклонения. То есть один мир развивается, когда кто-то, кто определяет историю, успел захватить власть, и история побежала по правому пути, а второй, когда его перехватили и заковали в кандалы, и история побежала налево. Ты ведь мог и не родиться, если бы твои родители не встретились.
— Здорово, если всё так и есть.
— А, что хорошего? Ты попадаешь в параллельный мир лет на пятнадцать назад, а у твоих родителей другой сын.
— Это почему еще?
— Очень просто, они раньше себе завели другого ребенка или ты помер в младенчестве и в память о тебе они себе завели нового.
— Хватит тебе молоть ерунду, можешь ты испортить настроение. Надо
— Понятно, что. Надо оттуда кого-нибудь с собой привести или хотя бы сувенир какой-нибудь, как подтверждение. Артефакт.
— Любишь ты козырять разным непонятными словами, что такое артефакт?
— Артефакт, юноша, от латинского «артефактум» то есть искусственно сделанное. Украдешь ты, например, подсвечник у Петра I, а он, как новый, хоть из восемнадцатого века или указ его какой-нибудь…
— Ага, а на нем чернила еще не высохли.
— Это было бы великолепно.
— Глупости, Андрюха, ты говоришь. Я там бываю считанные часы, оглянуться не успеваю, а ему сразу спереть что-то надо.
— По-другому не докажешь.
— А ты знаешь, я Щеголеву отдал свой Zippo.
— Что, правда, не жалко, такая вещь?
— Ему нужнее, он артиллерист, ему огонь в любую погоду нужен.
— Только зря зажигалку отдал.
— Это почему же?
— Как почему, а бензин он, где будет брать? Это же середина девятнадцатого века. Для них бензин, как для нас топливо для фотонного двигателя.
— Будет использовать керосин, керосинку, я имею в виду керосиновую лампу, изобрели еще лет за пятьдесят до этого.
— В принципе, да, только чадить будет.
Заумные речи друзей были прерваны прямо посреди коридора. Наперерез вышла тугогрудая Вера и кокетливо строя глазки Яну сказала:
— Мальчики, ну где же вы ходите? Ужин уже давно на столе.
Ян засмущался и даже пытался уйти от прямого контакта с встретившей их девушкой:
— Мы, как-то не рассчитывали, то есть нам, конечно, приятно, но как это будет выглядеть?
Новаковский перехватил инициативу, оттер Яна и с улыбкой во всё лицо сообщил:
— Верочка, вы его не слушайте, это он от волнения, стеснения и голода. Вы дорогу показывайте, мы же после смены, голодные, как волки и очень вам благодарны за приглашение. Конечно, нам ничего не стоит приготовить ужин самим, но вы, же понимаете, сколько на это уйдет времени. Нам надо сходить купить продукты, потом их принести в общагу, потом почистить, покрошить, полить масличком и только после этого жарить. Так и это же еще не всё, пока дождешься, когда оно пожариться, пропадет весь аппетит, потому что начнется вторая стадия голода: не ел, а есть уже и не хочется. Своим приглашением вы решаете для нас практически неразрешимую проблему — проблему питания студентов на практике после тяжелого трудового дня.
Всю эту тираду Андрюха выдал одним залпом, не давая Яну вставить даже междометия, не то, что какое-нибудь слово покрупнее. Во время её произнесения, Андрей с Верой под руку планомерно продвигался к комнате триста двадцать четыре, Яну ничего не оставалось делать, как идти за ними. В комнате стол ломился от яств и присутствовали знакомые всё лица. Голиней обнимал по-хозяйски Люсю, Женя — Иру, высокую нескладную девушку, которая впрочем, отличалась недюжинными знаниями в различных областях искусства и наук, Костик примостился на уголке, как будто ожидая, что его и оттуда сгонят. У всех были довольные и веселые лица. Только Алик Драгой снова был напряжен и зол, а Карина демонстративно отсела от него к окну.