Нереальные хроники постпубертатного периода
Шрифт:
Ян потянул носом запах и скривился. От него действительно пахло не французскими духами. Запах был тот самый, вагонный. Ян неуверенно встал с кресла и посмотрел в окно, вокруг было много трамваев. Понятно — трампарк. Он посмотрел на руку, часы никуда не делись и показывали без четверти пять. За окном серел рассвет и начинался летний день. «Боже мой», — подумал Ян, — «мне же сегодня на работу». Руки и ноги ныли, так как будто он всю ночь разгружал мешки с цементом, а в голове шумело. Он себя плохо чувствовал, кажется, начиналась простуда и поднялась температура.
— Как отсюда выйти? — Ян
— Вон туда, между трамваями, дальше увидишь проходную. Я одного понять не могу, как тебя не заметили, когда вагон на отстой ставили. Ты что в невидимку превратился?
— Ага, я такой, я умею.
— Ты иди, не умничай! — разозлилась тетка, — скажи спасибо, что в милицию тебя не сдала.
Ян пошел между вагонами, ему повезло — он сразу же за воротами трампарка вскочил в двадцать восьмой. В трамвае в такую рань, конечно, никого не было, но на развилке с пятым, в салон вошли первые пассажиры. Он съежился, ему было холодно и хотелось стать совершенно незаметным, но его обнаружили по запаху и с типичной одесской привычкой лезть в чужие дела, сразу начали обсуждать: это, же куда надо было влезть, чтобы так вонять. К счастью, глубокий анализ своих жизненных позиций Яну пришлось выслушивать недолго — трамвай остановился прямо напротив дверей общежития.
Вахтерша Ксения Ивановна еще спала и громкий стук в монументальные двери её разозлил. Спустя минут десять, доковыляв до задвижки, она соизволила открыть. Вид Яна её изумил, она всё-таки считала его мальчиком средней испорченности. Острый запах навел её на мысль, что студент заболел энурезом, о чем она тут же с возмущением поведала вслух, ничуть не смущаясь. Яну было не до споров и объяснений, поэтому он поскорее проскочил мимо бдительной старушки и помчался на третий этаж в свою комнату. Там конечно, еще все спали и Ракита, быстро стянув с себя всё, побежал с тазом в умывальник замачивать в стиральном порошке свою многострадальную одежду. Там же он обмылся сам, с горем пополам и только после этого прилег в постель. Часы показывали шесть.
Только сейчас он мог более менее спокойно проанализировать случившееся. Один раз — это может быть случайность, совпадение или еще что-нибудь из ряда вон выходящее, но два раза — это уже система. О первом случае он не хотел и вспоминать, а тем более кому-либо рассказывать. Всё равно никакого логичного объяснения найти не удастся. Прошло несколько дней и он убедил себя в том, что приключение в Практической гавани он придумал самостоятельно, как натура впечатлительная и возбуждающаяся. Про ссадину и сажу на босоножках он запретил себе думать, самое главное, кроме него этого никто не заметил.
Сегодня всё было иначе, его внешний вид и запах заметили все, с кем он успел с утра пообщаться. Это был не мираж, а самая настоящая реальность. Ксения Ивановна не отличалась сдержанностью языка и вероятнее всего уже через несколько часов, пол общаги будет знать, в каком виде и с каким запахом явился Ракита в пять часов утра домой.
Последний раз, когда Игорек, студент с их потока, не рассчитал своих сил и выпил несколько больше, чем мог принять его организм, о пикантных подробностях его возвращения в общежитие
Свой вердикт Ксения Ивановна вынесла, когда Игоря проносили мимо вахты. Она решила, что студент так обильно обмочился, что у него все брюки мокрые. Это вызвало у неё нешуточное возмущение, которым она делилась с каждым проходящим. По всей видимость нечто подобное угрожало и Раките.
Ян вообще не знал, что делать. «Может я сошел с ума. Просто так, взял и сошел. Андрюха говорит, что я натура впечатлительная. У меня галлюцинации? Может мне к психиатру надо»? У Ракиты волосы зашевелились на голове от ужаса. Если только кто-то узнает из общаги — всё, вечный позор, тогда только отчисление и в армию.
— Ты чего тут стонешь, — над Яном стоял Новаковский.
— А, что я стонал? — вскинулся Ян.
— Стонал, людям спать не даешь. Ты где был, кстати, всю ночь? Я просыпался два часа назад, тебя не было.
— Ой, Андрюха не поверишь, даже рассказывать не буду.
Андрей наоборот заинтересовался:
— Что шеф передавал опыт? Всю ночь по бабам ходили?
— Какие бабы, что ты городишь? Я был там…, ты всё равно не поверишь.
Теперь Андрей вцепился в Яна, как клещ:
— Вы рассказывайте, штандартенфюрер, а я сам решу верить вам, Штирлиц, или не верить.
Ян закрыл лицо руками, теперь, когда ему надо было рассказывать про то, что он видел и даже был участником, его охватил ужас. Картины пережитого проходили перед ним, как наяву. Он взмолился:
— Андрюха, давай не сейчас. Выйдем из общежития потом.
— Да чего ты ломаешься, Алик всё равно еще спит. Ты его пушкой не разбудишь.
— Нет потом, — Ян уперся и Андрей заметил, что это — серьёзно.
Всю дорогу до завода, Ян отбивал настойчивые атаки Новаковского, тому до дрожи в коленках хотелось узнать о приключениях Ракиты. На заводе выяснилось, что Петр Андреевич на сегодня взял отгул, а у Богдана разболелся зуб и Главный механик отпустил его к стоматологу. Друзьям дали общий наряд: ремонтировать вентиляционные дефлекторы на крыше цеха. Место уединенное, людей там не бывает, поэтому, как только они вылезли на крышу и уселись под парапет, Андрей снова набросился на Яна:
— Хватит ломаться, не тяни кота за хвост. Можно подумать, что у тебя секреты государственной важности.
— Андрюха, по-моему, я схожу с ума, — Ян сказал это с такой мукой, что Новаковский принял высказывание друга за чистую монету. Он ждал продолжения, но Ян молчал и смотрел в пол. Андрей некоторое время с сомнением рассматривал Ракиту и понял, что продолжения придется ждать долго.
— Понятно, всё сразу стало понятно. Я даже диагноз знаю: пионерский шизофренически-параноидальный синдром третьей степени.
— Я серьёзно, я не шучу, — повторил Ян со слезой в голосе.