Нереальные хроники постпубертатного периода
Шрифт:
— Конечно, шизофренический бред на фоне постпубертатного периода.
— Может быть, — Ян тяжело вздохнул, — я в этом не разбираюсь, а что такое постпубернат… или как там правильно, период?
— У меня тетка проводником работает. Ты знаешь, она мне отдала интересную книженцию, кто-то в купе забыл. Там про психиатрию всё до буковки. Я её детально изучил, заметь, не прочитал, а изучил и теперь могу давать квалифицированные консультации по данному предмету.
— Ну и что, что такое этот постпуб…, ну ты понял,
— Как тебе объяснить, ты слушай внимательно, я буду по-научному говорить. Постпубертатный период — это последняя стадия.
— Что совсем, последняя?
— В каком-то смысле да, а термин шизофренически-параноидальный синдром у тебя не вызывает никаких вопросов, всё абсолютно понятно?
— Ну, более менее, я же не совсем дурак.
— Этот вопрос на данный момент мы как раз и рассматриваем.
— Да, пошел ты, я ему серьёзно, а он ржет!
— Никто не ржет, тем более, когда человек заявляет, что он сходит с ума. Просто, то, что касается тебя: пубертатный период у тебя почти завершился. Пубертатный период — это просто период созревания, когда у человека развиваются вторичные половые признаки. У тебя они развились почти в полном объеме.
— Что ты выпендриваешься, что, значит, почти, что я пацан прыщавый?
— Видите ли, коллега, — выступление Новаковского приобрело нравоучительный тон, — к вторичным половым признакам у мужчин относится и алопеция, — он сделал длинную паузу.
— Говори толком, любишь ты повыпендриваться, что это такое? То у тебя пубертатный, то алопеция. Говори толком!
— А куда ты торопишься? Я целое утро ждал, пока ты мне дуру гнать начнешь: я схожу с ума, я схожу с ума. Алопеция — патологическое выпадение волос, это я по научному выражаюсь, вам не понять, проще говоря, облысение.
— Ага, значит, пока я лысеть не стану, значит, и период созревания не закончиться?
— Примерно так, а если по-простому, я тебе сейчас все космы повыдергаю, если ты будешь мне опять байки рассказывать.
Ян с жалостью посмотрел на друга:
— Ну, Андрюха, глупости в тебе за глаза, больше не добавить, хоть и алопеция у тебя в полном разгаре. Я тебе серьёзно говорю, что со мной происходят такие вещи, что мне кажется, я схожу с ума. В нормальные рамки это никак не укладывается.
— Теперь понятно, чего сразу ругаться, какие вещи? — Андрей скорчил серьёзную физиономию.
— Я два раза был или в параллельном мире или просто в другом времени, короче где-то там.
— Ну-ка, ну-ка, пациент посмотрите направо, теперь налево, следите за моим пальцем, — Андрей водил рукой, как невролог держащий молоточек.
— Я серьёзно, второй раз сегодня ночью.
— С этого места поподробнее.
— Вчера мы с Петром Андреевичем после работы выпили.
— Ну, так это всё объясняет, я иногда в такие миры попадаю после этого, — Андрей щелкнул
— Помолчи, пожалуйста, а то рассказывать не буду.
— Весь внимание.
— Петр Андреевич мне рассказал, как он во время войны попал в концлагерь, как их наши освободили, со всеми подробностями.
— Баб и выпивки там не было?
— Где в концлагере? Какие бабы, что ты несешь?
— Я имею в виду в подробностях, ты же говорил, что будешь рассказывать со всеми подробностями. Вот я и спрашиваю о подробностях, бабы и водка…, — Андрей вопросительно посмотрел на Яна, — нет?
— Еще раз перебьешь, брошу рассказывать.
— Молчу, молчу.
— Так вот, сел я в трамвай, видимо задремал.
— Немудрено, выпили-то вы видимо изрядно.
Ян зло зыркнул на друга.
— Очнулся оттого, что я стою в вагоне вместе с заключенными из концлагеря. Причем так плотно, что даже повернуться трудно и рядом со мной стоит труп. Он уже умер, но не падает, потому что некуда упасть, его живые поддерживают. Ты понимаешь, я его поддерживаю и слышу холод его мертвого тела!
— Ну, Ян у тебя не пубертатный, а постпубертатный период идет, такие кошмары сняться. У тебя воображения, наверное, на всю общагу хватит, если не на весь институт.
— Я тоже мог бы подумать, что это был сон, но когда я очнулся в том, же трамвае, то был грязный как черт и запах от меня был, как будто я на мусорнике спал, а это просто такой запах был в вагоне. Они больше двух суток, вот так стояли, как селедки в бочке, голодные, холодные и немытые. Туалета, как ты понимаешь, им тоже не предоставили, даже параши. Я пока до общаги добрался, от меня все шарахались, а Ксения Ивановна точно решила, что я обмочился.
— А ты, правда, как? Ты мне как другу скажи, с кем не бывает. Перебрал, мочевой пузырь тоже не камень.
— Нет же тебе говорю, а одежда? Рубашку я тоже обмочил? Я утром очнулся совершенно измотанный, потому что там помогал танкистам носить, тех, кто еще был жив в здание станции, а мертвых мы просто слаживали возле вагона. Там было три вагона, всего человек триста. Даже живые ходить не могли, ну а про мертвых …, а нас — двенадцать танкистов и я. Пока мы всех разнесли, я уже совсем без сил остался и замерз, как собака, снег же шел.
— Какой снег, июнь месяц?
— Это здесь июнь, а там был январь, двадцатое число сорок пятого года.
— Ну, всё приехали. Янек, ты сообрази, может такое быть? Ты по пьянке попадаешь в зиму сорок пятого года, там усилено спасаешь наших заключенных, замерзаешь, вымазываешься… сильно, и всё это по правде и наяву. Нет, то, что по пьянке я верю, но всё остальное.
— Вот и ты не веришь. — Ян подумал, — а первый раз? Я был трезв, как стекло.
— Так и первый раз был?