Нерон
Шрифт:
Домициан непринужденно расположился на подушках своего пышного ложа, как бы готовясь к ожидаемому зрелищу.
— Шучу? — возразил он, тонко улыбнувшись и наслаждаясь унижением своей жертвы. — А если бы я даже шутил, что тебе до этого? Но я не шучу! Мне хочется изучить по твоим движениям искусство нравиться женщинам. Говорят, будто бы ты сделал рогоносцами всех римских мужей. Покажи свой талант, исполни в танцах женскую роль.
Последние слова, произнесенные с особенной небрежностью, поразили Париса, как удар ножа.
Судорожно
— Я не стану танцевать, — произнес он глухим голосом, решительно тряхнув головою.
Домициан в изумлении вскочил с кровати и долго смотрел на смертельно бледного артиста.
— Ты не хочешь повиноваться? — спросил сквозь зубы император. Теперь он говорил тихо, без гнева, уставившись глазами в пол. Парис, готовый ко всему, неподвижно стоял, опустив голову.
После продолжительной паузы император позвал раба, которому велел поправить пламя канделябра, а сам перешел с постели в кресло. Невольник удалился. Домициан впал в задумчивость, как будто совершенно забыв о присутствии танцора. Наконец он с расстановкой произнес:
— Ты слишком горд, Парис.
Актер, успевший прийти в себя, был удивлен милостивым тоном повелителя и с облегчением вздохнул.
— Великий государь, что будет с человеком, если отнять у него самоуважение? Ведь он тогда уподобится животному!
Домициан кивнул головой. Слова артиста внушали ему невольное почтение. Император понимал, что он имеет дело не с презренным плясуном и комедиантом, но с человеком, который сознает свое достоинство и не позволит запугать себя угрозами. Это соединение почтительности и твердости понравилось Домициану-монарху.
— Я не сержусь на твой отказ, — спокойно сказал Домициан, сохраняя в лице какое-то мечтательное выражение, — не могу не сознаться, что мне нравится в тебе стойкость. Ремесло плясуна презренно, но сам ты, по-видимому, человек благородный.
После этого цезарь встал и вышел в соседнюю комнату, где прятался центурион. В голове императора созрел новый план.
— Силий! — прошептал он.
Начальник стражи тихо приблизился к императору.
— Надеюсь, что ты не проболтаешься? — не без тревоги заметил тот.
Центурион приложил руку к сердцу и хотел поклясться в своем молчании, но Домициан перебил его.
— Ступай в левый флигель дворца и прикажи разбудить Домицию, — сказал он едва слышно, наклоняясь к уху удивленного Силия. — Никаких объяснений! Императрица должна немедленно прийти ко мне.
Начальник стражи торопливо ушел, а Домициан сделал несколько шагов вслед за ним.
Между тем, пользуясь отсутствием императора, карлик Антоний старался завязать беседу с Парисом. Неожиданно выведенный из своей задумчивости, молодой актер почти со страхом взглянул на шута, который приполз к нему и начал шептать о чем-то; но юноша не слушал карлика, отвечая на его слова только рассеянным взглядом.
Когда Домициан вернулся, Антоний
— Скажи, правда ли, что ты опасен женщинам? — вдруг спросил император, стараясь придать беззаботный тон этим словам.
«Наконец-то!» — подумал Парис.
— Я полагаю, великий государь, — возразил он с особенным ударением, — что, напротив, женщины опасны для меня…
Домициан взглянул на него вскользь и провел рукой по своему голому черепу.
— Клянусь Юпитером, твой ответ удачен! — засмеялся император. — Но скажи мне, сколько любовных интриг завязывается у тебя каждый месяц?
Парис, понявший, под прикрытием юмора, чувства императора, задумался.
— Государь, — ответил он после некоторой паузы, и в его словах почувствовалось тщеславие, — если бы я ответил каждой женщине, то у меня не хватило бы ни времени, ни сил: ведь я не божество, а слабый смертный; но, кроме того, знай, что я не только презираю женщин, но вместе с тем и боюсь их.
— Однако они все сходят по тебе с ума! — перебил император. — Почему же ты их боишься?
— О великий государь, — ответил Парис, стараясь сохранить свою непринужденность, — благоразумие часто перевешивает любовь. Артисты не герои; оружием служат нам слово, музыка, кисть, резец, но мы не привыкли носить меча, и если захотим наслаждаться любовью, то избегаем опасности, тогда как для других, более воинственных людей опасность играет роль лучшей приправы к любовным похождениям. Но художники избегают излишних беспокойств. Неужели ты полагаешь, что я решился бы подвергнуться гневу всех тех мужей, жены которых выказывают мне внимание?
— Так тебе приходится иногда отклонять лестные предложения? — спросил Домициан, пронизывая взглядом юношу.
— Я не могу любить женщину, уже любимую другим мужчиной!
Домициан слегка покраснел.
— А что ты будешь делать, если тебя полюбит чужая жена и станет добиваться твоей взаимности? — тихо, почти робко спросил Домициан, опускаясь на стул.
— Гораздо легче уклониться от любви женщины, чем от ненависти мужчины, — в раздумье ответил танцор.
В первый раз в жизни Домициан растерялся. Впервые он видел человека, говорившего так откровенно, что ему хотелось верить.
— На твоем месте я постоянно руководствовался бы этим изречением, — серьезным, но ласковым тоном заметил император. — Мне самому было бы жаль, если бы ты сделался жертвою обманутого мужа. Избегай сластолюбивых римских матрон! Наемный убийца за два динария может зарезать тебя из-за угла. Улыбка женщины оплачивается иногда ценою жизни.
Парис хорошо понял скрытый смысл этих слов.
— Но и мужья, в свою очередь, — отвечал он, — должны способствовать охранению своей чести.
— Понимаю, — пробормотал Домициан. — Значит, в Риме есть неблагоразумные супруги, которые не хотят оказать тебе поддержки в благородных стремлениях?