Нерон
Шрифт:
Нерон отдавал всевозможные нелепые приказы. Он хотел напасть на Испанию с моря, не располагая достаточным флотом, он желал повести наступление сухопутными силами, но преторианцев было всего двадцать тысяч человек, а главное ядро войска было переброшено на восток.
Император отдал приказ о новом наборе легионеров и призвал в войско рабов.
Позднею ночью Эпафродит поспешил во дворец. Он не встретил на пути ни одного стражника и нашел все двери дворца широко раскрытыми. Схватив светильник, он направился прямо в опочивальню императора.
Вокруг постели
Император даже не спросил о причине столь позднего посещения Эпафродита; в последнее время он ничему больше не удивлялся.
— Я пишу надгробную речь! — воскликнул он с влажными от слез глазами и сделал паузу для усиления впечатления. Затем продолжал: — краткую, бесконечно трогательную надгробную речь, посвященную самому себе. Завтра я прочту ее народу. Стану перед ним, дам волю своим рыданиям, и народ все поймет! Скажи, достаточно ли подъема в моей речи? Мне — она нравится. «Я прощаюсь с вами, о, римляне!..»
Нерон читал бы еще долго, но секретарь схватил его за руку.
— Не теперь!
— Почему?
— Слишком поздно! — пояснил Эпафродит. — Бои идут перед самым дворцом. Люди режут друг друга…
— Этого быть не может! — И сердце Нерона дрогнуло от страха.
— Это правда! — сказал Эпафродит. — Гальбу провозгласили императором.
— А народ?
— Он защищает свои собственные интересы!
Император порывисто взял восковую дощечку и вручил ее Эпафродиту.
— Передай этот приказ! Уничтожить сенаторов! Перебить народ! Истребить всех!
— Но кто это выполнит?
— Воины.
— У нас нет больше воинов.
— Пригнать их! — крикнул император. — Выстроить их везде, на кораблях, на стенах, на улицах!
Он стал бесноваться.
— Тише! — унимал его секретарь. — Нас могут услышать. Мы беззащитны!
Протекло некоторое время, пока Нерон пришел в себя.
— Лучше я сам с собой покончу, — заявил он. — Брошусь в. Тибр! Или дай мне мой кинжал! Найди гладиатора, который проткнул бы мне сердце… — И он распахнул на груди тунику.
Среди сонной, усталой ночи слова его звучали громко; он хотел вложить в них героизм, но сам им не верил.
Он стал рыться в своих вещах, извлекая утварь и разные баночки, которые ронял и разбивал. Наконец, он нашел то, чего искал…
— Яд! — прохрипел он.
Нерон так живо представил себе смерть, что она, казалось ему, уже коснулась его лба; на нем выступил холодный пот. Руки и ноги у него оледенели; дыхание прервалось. Что-то подступило у него к горлу, словно его уже душило прикосновение смерти.
Он опустился в кресло. Одна лишь мысль молнией прорезала его затмившееся сознание:
— Жить во что бы то ни стало! Какой бы то ни было жизнью, только бы жить!
Нерона больше не смущала потеря власти. Он хотел стать артистом; всецело отдаться искусству, перебраться в Александрию, величественный город, где процветает просвещение; жить своим пением…
— Искусство меня поддержит, — сказал он, воодушевляясь.
— Разве
— Да, но поспешим! Нам нельзя терять времени!
— Что же нам делать?
— Бежать… Ты должен переодеться, ты не можешь оставаться в таком виде. Тебя бы узнали.
Нерон прошел в свою гардеробную. Здесь висели греческие хитоны, пурпурные мантии и пестрые туники, которые он носил в своих разнообразных ролях; он стал их перебирать одеревенелыми пальцами, кидал их на пол и наступал на них. Наконец, он наткнулся на наряд возницы, который носил в вечер своего первого похождения с Зодиком и Фаннием. Он также нашел грязный, пропотевший головной убор и тупой меч, принесенный ему Парисом.
Он быстро переоделся, опоясал меч, начал вертеться, осматривая, к лицу ли ему костюм, и стал подражать грубому говору возниц; затем схватил несколько масок и золотую лиру, перешедшую к нему после смерти Сенеки. То была лира Британника.
Он не хотел расстаться с тонким инструментом, имевшим форму сердца, и бережно спрятал его под плащ. Он решил играть на нем, когда будет в Египте.
Император и секретарь были уже готовы и собирались выйти, когда услышали из отдаленного зала чьи-то подкрадывавшиеся шаги. Это был Спорий, одетый в небрежный ночной костюм. Его разбудил шум, поднятый мятежниками. Он хотел вырваться из дворца, но главная лестница была уже наводнена легионерами. Спорий стал умолять Нерона, чтобы он взял его с собой.
Все трое спустились по узкой витой лестнице в помещение рабов. Здесь они еще застали несколько спавших воинов, растолкали их и, так как боковой выход был токе уже занят, велели им взломать стену. Через образовавшееся отверстие они ползком выбрались из дворца.
Эпафродит шагал впереди, указывая путь; за ним плелся заспанный Спорий, жеманно оправлявший тогу; последним шел Нерон. Поднявшись на Палатин, они увидели весь город, но не заметили ничего необычного или подозрительного. Только народу толкалось больше, чем обыкновенно, и прохожие возбужденно разговаривали между собой.
— Возница? — проговорил один из прохожих, поравнявшись с Нероном, — я ничего против его не имел!
— Да. Он был добродушный забавник. Играл и пел.
Нерон толкнул локтем Эпафродита.
— Слышишь?
Слова эти столь успокоительно подействовали на императора, что он готов был повернуть обратно. Но секретарь, лучше его учитывавший положение, увлек его дальше.
Вдали, как перед великими событиями, ночь была полна движения. Сновали странные фигуры; воины что-то возбужденно обсуждали. На холмах мерцали огни. У берега Тибра беглецы споткнулись обо что-то — это были трупы Издалека слышалось беспокойное ржание коней, раздавался шум копыт и таинственный ропот далекой, невидимой толпы. Нерон умолк и ускорил шаг. Он так дрожал, что ему пришлось опереться на Эпафродита.