Нерожденный. Жизнь и учение мастера дзэн Банкэя
Шрифт:
— Куда это Вы собираетесь, мастер? — сказал Хатироэмон.
— К тебе домой, — ответил Банкэй.
— Захватили ли Вы с собой свое лекарство? [144] — спросил Хатироэмон.
— Конечно захватил, — ответил Банкэй.
— Я хочу, чтобы Вы заплатили мне за это лекарство, — сказал Хатироэмон, протягивая свою руку. Банкэй плюнул ему на ладонь. Оба они затряслись от смеха.
Все их беседы были более-менее похожи на эту. Никто не понимал, к чему они это делают.
144
Сэняку.
Хатироэмон умер на руках у Банкэя. Последние его слова были таковы:
— Я умираю прямо в самом центре поля битвы Дхармы. Есть ли Вам что сказать мне, мастер?
— Скажу только, что ты должен повергнуть грозного противника, — сказал Банкэй.
— Позволите ли Вы мне сделать это?
— Нет ничего, что я бы не позволил, — сказал Банкэй.
— О, муж мой! — запричитала жена Хатироэмона, вытирая слезы со своего лица. — Ты Будда. Почему же ты не спас меня от моего неведения до того, как ты оставил меня?
— Все мое тело, говорю я или молчу, пребываю ли я в движении или в покое, есть совершенное проявление истины, — ответил Хатироэмон. — Я никогда не переставал открывать тебе основы сознания. Почему же ты этого не понимала?
Однажды, после того как Банкэй закончил проповедь в храме Кориндзи, некий самурай, гордившийся своим умением в боевых искусствах, подошел к мастеру.
— Я много лет тренировался в искусстве ведения поединка, — сказал он. — С тех пор как я овладел этим искусством, мои руки двигаются в совершенном согласии с моим сознанием. Теперь, если я столкнусь с противником, мой меч снесет ему голову прежде чем он успеет поднять свое оружие. Это подобно тому Оку Дхармы, которым Вы обладаете.
— Ты говоришь, что в своем искусстве ты достиг совершенства, — сказал Банкэй. — Нанеси мне удар!
Самурай заколебался.
— Мой удар ты уже пропустил, — сказал Банкэй. От удивления самурай даже открыл рот.
— Я поражен, — вздохнул он. — Ваш удар быстрее молнии. Голова моя покатилась к Вашим ногам. Пожалуйста, мастер, научите меня основам Вашего дзэн.
С каждым последующим приходом в Кориндзи уважение этого самурая к Банкэю возрастало. Когда Банкэй пребывал в Эдо, множество самураев приходили встретиться с ним. Все они сталкивались с его мощным натиском и становились его преданными последователями.
Однажды, после проповеди, проведенной Банкэем в храме Нёходзи, несколько самураев столпились вокруг мастера, с тем чтобы порасспросить его о Дхарме.
— Мы верим всему, что Вы сказали нам, — заявили эти самураи. — Но есть еще кое-что, о чем мы хотели бы спросить Вас. Мы изучаем искусство владения мечом и к настоящему времени уже постигли основной принцип этого искусства. Однако мы не можем полностью применить это понимание на практике. Все еще существует
— В таком случае, — сказал Банкэй, — вы еще не постигли принцип. Истинный принцип находится за пределами всех принципов и практики. Это совершенное взаимопереплетение принципа и действия, духа искусства и его техники — совершенное взаимопроникновение всего сущего.
Но это не убедило самураев. Они продолжали спорить о теории и практике, и о том, существует ли между ними разделение.
Затем один из них сказал:
— Я понимаю то, что Вы говорите, мастер, но я слышал, что Вы сами иногда используете посох для наставления своих учеников и что Вы никогда не бьете тех из них, кто проявляет выдающиеся способности.
— Тот, кто сказал тебе это, ошибался, — сказал Банкэй. — Ты не прав. В руках истинного учителя посох всегда бьет туда, куда надо. Никто не избежит посоха этого старого монаха!
Самураи замерли в немом изумлении.
У Банкэя было обычно пять-семь монахов, которые служили ему помощниками. Однажды он сказал им:
— Предположим, что вы невиновны, но кто-то начал распространять слухи о том, что вы совершили какой-то проступок. Каким будет состояние вашего сознания? Как вы считаете, сможете ли вы оставаться в Нерожденном сознании будды, отстраненном от мысли, пытаясь отстоять свою честь?
— Как же мы сможем в таком случае оставаться в состоянии несознания? — ответили все помощники Банкэя.
— Когда я был молод, — сказал Банкэй, — мое стремление к [обретению] Пути Будды не оставляло места для прочих мыслей. Я посвящал себя этому поиску с однонаправленной решимостью, не принимая во внимание свою жизнь и здоровье. Если бы в то время злонамеренные слухи о моем якобы недостойном поведении распространились бы по всей стране, я все равно продолжал бы вести свою практику без единой мысли о чем-либо ином.
— Такое поведение превыше наших сил, — сказали помощники с восхищением.
— Пусть даже дурная слава обо мне достигла бы ушей правительственных чиновников и меня заточили бы в тюрьму, мое стремление к Пути Будды не исчезло бы у меня ни на мгновение. Даже если бы меня приговорили к смерти и мне не суждено было избежать меча палача, мое сознание по-прежнему не поколебалось бы и не породило бы даже одной мысли о страхе.
Один из монахов-помощников сказал: — Должно быть, среди нас есть кто-то, чье сознание отклонилось от Пути, иначе мастер не стал бы говорить нам все это.
Банкэй всегда учил своих монахов о сознании будды. Однажды он сказал:
— Это сознание изначально Нерожденно, оно безошибочно распознает красивое и уродливое, не порождая при этом ни одной мысли. Это подобно тому, когда кто-либо из вас, встретив кого-то, сразу же понимает, незнакомец это или его старый друг. Вы не прибегаете ни к одной мысли, но тем не менее вы знаете это с безошибочной ясностью — это чудо изначального сознания. Один из монахов сказал: