Неруда
Шрифт:
Гарсия Лорка не смог спастись от смерти. И не смог спасти дочь Неруды. Эти стихи, появившиеся на свет лишь через полвека, не были известны Неруде. Да и никто, решительно никто не знал об их существовании, пока родные Федерико не привели в порядок его бумаги и не обнаружили это неизданное стихотворение.
Оно было опубликовано в мадридской газете «А-Бэ-Сэ» в день 80-летия со дня рождения Пабло Неруды — 12 июля 1984 года. Луис Энрике Делано незадолго до того, как вышел срок его долгого пребывания на чужбине, второй эмиграции — первую он разделил вместе с Нерудой, — говорил о найденном стихотворении, вспоминая Мальву Марину.
«В моей памяти она осталась бледненькой
Как я уже говорил, с первых минут рождения Мальвы Марины начались волнения.
Родители очень быстро заметили, что с девочкой что-то неладно. Какие-то странные и пугающие симптомы. Вот строки письма Неруды отцу дону Хосе дель Кармену. Надежда в них борется с отчаянием.
«Я не сразу сообщил тебе эту новость, поскольку все сложилось не очень хорошо. Считают, что девочка родилась недоношенной, и ее спасли чудом. Она совсем крошечная. Вес при рождении всего 2 кило 400. Но девочка очень миленькая, просто куколка, глаза синие, как у деда, нос, слава богу, Маруки, а рот — мой. Успокаиваться пока рано, я это прекрасно понимаю, но все же верю, что худшее позади. Я верю, что девочка будет поправляться и станет пухленькой…»
Пабло бодрится, однако врачи говорят суровую правду. Их грозный приговор прозвучит в поэтический строках Неруды. Его поэзия нередко автобиографична, и он, пусть иносказательно, не впрямую, говорит о страшном несчастье, которое ворвалось в его жизнь. Все в стихах как бы затемнено, зашифровано, и нужно знать код, чтобы понять, о чем ведет речь поэт. Но временами проступает обнаженная правда. Стихи из второй книги «Местожительство — Земля» — «Печаль в семье», «Материнство», «Болезни в моем доме», «Ода-плач» — поэтическая кристаллизация горя, что сразило семью…
Ползущий запах камфоры, разбитый стакан, покинутая всеми столовая. Поэт приходит с улицы «весь в грязи и смерти». Но страшнее всего безмолвная, «покинутая всеми столовая», и тот, кто садится за письменный стол, всегда печален. В доме горе, рыданья.
Он упрашивает потемневшую от горя мать «вонзить в его сердце десять ножей», молит «о ясном, просветленном дне», о «весне — теплой, без пепла».
Поэт так жаждал стать отцом! Радость била в нем через край, но теперь все затянуто мглой, «есть только плач, ничего, кроме плача, / есть только боль, ничего кроме боли… / Жестокие корни впиваются в детскую руку, / и кровь моей девочки к листьям уходит, омытым луной, / близкой планетой с оскалом звериным. / Это она ядом сочится и отравляет воды, / где тонут дети, когда наступает ночь, / и остается лишь смерть, / ничего, кроме смерти и плача».
«Болезнь в доме» — душераздирающее стихотворение: «Кого молить о милосердье к зернышку пшеницы?» Неруда просит помощи, защиты у всего, что ему дорого, свято:
Помогите мне, листья, — я вам поклонялся безмолвно, помоги мне, тропа каменистая, стылые зимы, буйство женских волос, влажных от моего пота, южной луны сиянье в небе с листвою опавшей, принеситеЭто стихи о любви к дочери. Поэт казнит себя за бессилие, за то, что ей выпали такие страдания. «Лишь поцелуй, лишь всполох алого мака — / вот что могу принести вместе с любовью моей!» Он угадывает знак верной гибели, начертанный на лице девочки: «Как много смерти и звона погребального — в любви моей бессильной и в безутешных поцелуях…»
Явись моей душе в одеждах белых, с букетом роз багряных, с дымчатою чашей, явись с лошадкой, с яблоком огнистым. Какая тьма в пустынном доме, и канделябр разбит, и сломаны все стулья в преддверье стужи, и мертвая голубка, и грозное знаменье.У девочки была страшная болезнь — гидроцефалия. Для нее губителен даже слабый свет. Она лежала в комнате с зашторенными окнами, в полутьме. Мальва Марина была приговорена к полной неподвижности, к постели, к смерти. Ее не мог бы спасти ни один врач.
Несчастье не объединило супругов. Напротив, ускорило их разрыв. Все свое горе Неруда излил в поэзии, в стихах, исполненных огромной выразительной силы. Ничего не сказано в них впрямую, и тем не менее они прозрачны, ясны. После щемящей сердце «Оды-плача» поэт замолкает. Но это вовсе не означает, что боль исчезла, что все предано забвенью. Неруда, скорей всего, жил с этой болью до конца своих дней, хотя никогда больше не говорил о ней в стихах… Несчастье стало немым, безмолвным, но годы не изжили, а лишь утишили его.
Быть может, первый брак Неруды был роковой ошибкой? Он коснется этого, как бы мимоходом, в своих стихах. Но вот что странно: поэт сделал бессмертными самых разных женщин, и ничем не примечательных, и самых блистательных, он надел хрустальные башмачки многим золушкам и превратил каждую — в королеву, на протяжении всей жизни он возвращался памятью к своим прежним возлюбленным, но не посвятил ни одного любовного стихотворения своей первой жене. Удивительно, необъяснимо! Быть может, Неруда когда-то и написал стихи в честь Маруки, однако до нас не дошла ни одна строка. Много лет спустя, в пору своей поэтической осени, Неруда задает себе вопрос, вернее досадует, недоумевает:
Зачем я женился в Батавии? Странник, бредущий без цели, без денег, без крова, разутый, ну, просто глупец — да и только!..61. Хлопотливая Мураша или соседка?
Как-то поздним вечером — это было в Риме, в мастерской испанского художника Хосе Ортеги, неподалеку от пьяцца дель Пополо, — на одной из дружеских встреч, которые чудодей Рафаэль Альберти умеет превращать в магические действа, я услышал от него то, что меня удивило, озадачило. «Я познакомился с Мурашей до Неруды», — сказал Альберти…