Нервных просят утопиться
Шрифт:
– А и правда! – подхватилась мать. – Пока-то милиция приедет, а поспать всем не мешает. Гутя, я тебя в своей спальне покладу, это вон в той комнате…
– А нам вместе с Ириной постелите, – быстренько нашелся Севастьян. – Как-никак мы супруги, хоть и бывшие.
– На нарах постелят, – зыркнула на него приветливая хозяйка. – Вам, Олег Петрович, куда?
Кареев бегло взглянул на Гутю, крякнул и отмахнулся:
– Какая мне постель! Я вот этих охранять буду, милицию ждать.
Аллочке тоже хотелось растянуться
– А мне можно… – начала она, но Анна Ивановна ее перебила:
– А тебе, красавица, я прям здеся постелю. Чего по комнатам шарахаться, правда ж?
Та только кисло мотнула головой.
В этот раз милиция приехала так быстро, что гости даже не успели уложиться. Кареев принялся о чем-то тихо беседовать с человеком в штатском, люди в погонах не торопясь надевали наручники на Ирину, а Гутя с Аллочкой растерянно топтались, не зная, к кому пристроиться. Рожкин же красиво расшаркивался перед стражами порядка и поминутно повторял:
– Простите, вы проходите вперед, я чту все, что связано с уголовным кодексом. Проходите, проходите, я, знаете, на своей машине, мне недалеко…
Крупный милиционер с тугим, точно мячик, животиком по-свойски похлопал по плечу Севастьяна и добродушно успокоил:
– Да ты, мужик, не беспокойся. Зачем тебе на бензин тратиться. Мы тебя на своей домчим. Поговорить надо…
Вежливая улыбка красавца Рожкина медленно стекла к подбородку.
– Да ну… зачем я вам?… – еще пытался дружески улыбаться он.
Но страж был непреклонен:
– Там разберемся. Ежли без надобности окажешься, я тебе сам, лично принесу извинения, идет? Пошли, что ли, в машину…
Бедный Севастьян беспомощно оглянулся на Гутю и поплелся за милиционером.
Аллочка толкнула сестру в бок.
– Пошли тоже какую-нибудь машину займем. Пусть хоть милиция довезет, спать хочу, просто сил нет.
Сестры потопали на улицу. Августовское утро было ранним, сырым и прохладным. Милицейская машина как-то быстро загрузилась, и сестры теперь безнадежно смотрели, как она, фырча, выбирается на дорогу.
– Ладно, завтра с детьми Анны Ивановны уедем, – вздохнула Гутя и потянула Аллочку в дом.
– Вы долго еще? – раздался голос от соседних ворот.
Кареев стоял возле своего авто и нетерпеливо посматривал на часы.
Сестры мигом потрусили к нему.
Ехали молча. Гутя вообще решила не разговаривать с Кареевым, ее сегодня такой дурой выставили, что общаться с мужчинами ей теперь и вовсе не хотелось. Аллочка уперла со стола пакетик с сухариками и теперь хрустела ими на весь салон, а Кареев… Кареев просто ехал. Правда, иногда он поглядывал в зеркальце на дам, но заговорить не решился – сильно много переживаний выпало им сегодня. И такое дело раскрутили, правду искали, бугая этого защитить хотели… А ведь как ни крути, все же
Дома сестер никто не ждал. Во всяком случае, на кровати Аллочки храпел Карп Иванович, а на Гутиной раскинулось младое существо с белыми, крашеными кудрями.
– Вот так… – развела руками Гутя. – А мы, стало быть, по-собачьи, у порожка…
– Ага! Сейчас! – взревела Аллочка и кинулась было вытряхивать старичка из своей постели, но сестра ее удержала:
– Алла, давай лучше чайку попьем, а там, глядишь, они и сами проснутся.
– У меня этот чай знаешь где уже плещется!
Но Гутя не была настроена еще и дома устраивать скандалы. Хотелось мира и покоя.
– Алла, а как ты меня нашла?
Аллочка несказанно обрадовалась вопросу сестры. Она мгновенно забыла про сон и про оккупированную постель, развалилась на стуле и закатила глаза:
– Ты себе не представляешь! Прихожу, значит, я к Терентию в больницу. А меня уже пропускают, никто не останавливает, это потому что Терентий всем сказал, что я его супруга, представляешь!
Гутя скривилась:
– Представляю. Только зря он так, его все равно посадят.
Аллочка об этом как-то не подумала.
– Так и я ему просто же! – вытаращила Алла глаза. – Я ему прям открытым текстом – вы преступник и не смейте меня домогаться! А он, знаешь, расстроился так, плачет…
– Не ври!! Чего это он плакать надумал?
Аллочка недовольно поджала губы, но продолжала рассказывать:
– Я, если честно, не сильно к нему в глазья заглядывала, не до того мне было. Но голос у него был плакучий! И говорит он мне этим самым плакучим голосом: «Аллочка, это на кой черт меня больного мучить, когда совершенно здоровый Рожкин в своей Маловке хрен знает что творит!»
– Алисия!!
– Гутя, это не я, это он так ругался! Я, между прочим, побранила его и тут же вспомнила, что ты еще с вечера меня в эту самую Маловку звала. Ну, думаю, видно, и в самом деле там хрен знает что творится! И мне, как безобидной женщине, с этим не справиться. Ну и… позвонила Карееву. Он занят был жутко, но, как только голос мой услышал, все бросил и прилетел. Я имею в виду, на машине. Гутя, я не хочу тебя расстраивать, но он мне симпатизирует. Так что ты из шкатулочки больше деньги не бери, вдруг свадьба!
Гутя подозрительно прищурилась:
– Только из-за одного твоего голоса?
– Ну да… – оскорбилась подозрением Алла. – Я ему этим голосом сказала, что ты куда-то вляпалась и тебя, наверное, убивают. А потом уже, по дороге в Маловку, выложила ему все подробности…
– Ну хорошо, а что…
Вопрос так и повис в воздухе – на пороге кухни показалась заспанная младая дева с всклоченными кудрями.
– А вы… кто? – попыталась она сфокусировать взгляд.
– Мы… – начала Гутя, но Аллочка ее перебила.