Нервных просят утопиться
Шрифт:
Женщина поднялась и побежала во двор отцеплять собаку.
Анна Ивановна не обманула – здоровенный белый пес Мишка, едва почуял волю, стал радостно бегать по двору и звать играть.
– Ну! Не балуй, тебе говорят! – прикрикнула хозяйка. – Ты, Гутя, с им построже! С поводка не спускай. Ежли рваться зачнет, дерни посильней. Силы-то хватит?
– Хватит, – мотнула головой Гутя, взяла поводок и поспешила по тропинке, ведущей в лесок.
– Никуда не сворачивай! – крикнула напоследок Анна Ивановна.
Дорога была неутомительна.
– Мишка! Да не тяни так! – шепотом прикрикнула на собаку Гутиэра. – Нет, ну никакого сладу… Вот что, я тебя к этой елочке привяжу, ты пока меня подожди, а потом мы опять погуляем.
Тащить на кладбище собаку Гутя посчитала кощунством, привязала Мишку подальше, в лесу, пес покорно уселся, и Гутя подошла к оградкам. Господи, сколько здесь имен, фамилий… Фотографии были не везде, но со многих памятников на гостью смотрели спокойные лица.
– Так… и где же… Вот!
Крест тети Любы был еще светлый, не потемневший от времени. А рядом белел каменный ангелок, где у основания шла надпись золотом: «Ляна Севастьяновна Рожкина». Чуть ниже шли даты рождения и гибели. И ничего больше. Гутя подсчитала, что девочка погибла, когда ей было четырнадцать. А со времени смерти прошел только год.
– Интересно, отчего она погибла? А может, болела?
Гутиэра присела на скамеечку возле памятника. Вот ведь – шла по лесу, а цветочков нарвать не сообразила, тупоголовая. И все же – отчего погибла дочь Севастьяна? Кто ее мать? Почему Сева никогда о ней не рассказывал? Ведь только год прошел, даже боль не должна притупиться… Может, она жила с матерью, с которой Сева развелся, и дочка была ему не настолько близка? Как ни кощунственно звучит, но многие отцы, разведясь с женами, со временем теряют интерес и к детям. Неужели и Сева такой же? Нет. Гутя же помнит, какой он внимательный, как переживал из-за тех женщин, которые погибли… Кстати, женщины эти тоже погибли в течение этого года… Господи, что пришлось пережить человеку – все рядом с ним отчего-то прекращают жить! И потом, отчего девочку похоронили в деревне, где проживала мать Севы?
– Жалко… – пролепетала Гутя. – Такая молоденькая, ребенок совсем и… умерла…
– Она болела, – раздался позади хриплый голос.
Сердце у Гути провалилось в живот. Она даже боялась обернуться.
– Зачем ты сюда приехала? Тебе надоело жить?
Гутя все-таки набралась смелости и резко обернулась.
– С… Сева… Господи, что с твоим голосом? – облегченно выдохнула она.
В шаге от нее в темном пальто стоял похудевший, осунувшийся Севастьян и не мигая смотрел на белого каменного ангелочка.
– Я
Теперь Севастьян смотрел на Гутю внимательными темными глазами, и в них застыла такая боль, такая обреченность…
– Севочка! – кинулась к нему Гутя. – Пойдем отсюда, пойдем. А знаешь, поедем домой! Позвоним в милицию, все расскажем, пусть они тебе охрану найдут… Пойдем, ты не можешь больше страдать…
– Мы не можем сейчас уйти… – как-то странно заговорил Севастьян. – Мы не одни… я чувствую, здесь кто-то есть…
Гуте стало не по себе. Она криво усмехнулась и через силу фыркнула:
– Фи! Ну что ты можешь чувствовать? Тут только еще собака. Там, в лесу…
– Да нет же! Вон, посмотри туда – видишь, машина? Я же говорю – чувствую!
Гутя оглянулась, куда указывал Севастьян, и похлопала его по плечу.
– Успокойся, это, наверное, моя сестрица, с девчонками на машине приехала. Я ей говорила, что еду в Маловку…
– Зачем? Гутя, зачем ты поперлась в эту Маловку? Ну нельзя тебе сюда! – поморщился Севастьян, и вдруг лицо его стало страшным от ужаса. – Все! Мы пропали…
Гутя обернулась. От ближайших елей к ним двигалась какая-то дама в черном балахоне.
– А это еще… что за маскарад? – напряглась Гутя.
– Нет, Гутя, это не маскарад… – белыми губами лепетал Сева.
– Он прав, Гутиэра, – усмехнулась дама. – Это не маскарад.
Гутя наконец разглядела женщину в черном и с облегчением вздохнула.
– Господи! Ирина! Ну чего ты за мной следишь, в самом деле?! Вот, Севочка, представляешь, от этих клиенток даже на кладбище покоя нет!
– Ну почему же… – замурлыкала Ирина. – Как раз его и обретете – покой. Только не здесь! Быстро в лес! Чтобы не смели осквернять могилы!
Гутя смотрела на свою клиентку и не узнавала. Где та милая, безотказная Ирина, которая измотала всех своими глупыми поисками стареньких миллионеров? Теперь перед ней была властная женщина, с резкими чертами лица, с дикими глазами, с головой, покрытой черным платком. Ирина страшно щерилась и вовсю размахивала пистолетом. Даже пистолет не столько напугал Гутиэру, сколько этот звериный оскал.
– Ира… подожди… нам надо поговорить… – выступил вперед Севастьян.
Но Ирина дико вытаращила глаза и совсем безумно прошипела:
– Ни слова здесь, слышишшшь? Ты! Мразь! В лес, я сказала! Она и так натерпелась! Сейчас ты подохнешь сам! Но сначала я прикончу ее, эту глупую утку, которая решила тебя осчастливить!
Гуте стало плохо. «Глупая утка» – это наверняка про нее. И шутить Ирина не собиралась. Про себя Гутиэра уже быстро-быстро перебрала – чем же она могла так разозлить клиентку, заодно поклялась расстаться со сватовством навечно и вообще – жить тихо и праведно. Потом мелькнула спасительная мысль: надо подбежать к Мишке – если успеет спустить его с веревки, появится шанс.