Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Шрифт:
Этот раскол, перепутавшись с церковным расколом, чувствовался даже в думе, распаляя противоречия, однако в нужный момент царь натягивал вожжи, а война с турками умеряла пыл. Особо в войско Ромодановского-Стародубского никто не рвался.
Всё больше запутываясь и боясь сделать ошибку, Матвеев собрал в своём доме тех, на чей совет он мог положиться. Впервые здесь присутствовали князь Фёдор Юрьевич Ромодановский, присланный дядей, и князь Михаил Голицын, случайно познакомившийся с Андреем Алмазовым. Поручительству двух этих людей Матвеев верил безоговорочно. Обдумывая будущее на
В вифлиотике было как никогда тесно, рассаживались впритык, тряся на старый лад бородами. У Ромодановского, несмотря на его юные годы, борода закрывала всю грудь, а у Андрея Алмазова после дуэли — едва прикрывала нижнюю челюсть. У Воскобойникова бородка была тощая, как у козла. Сборище напоминало собой малую Думу.
— Ты князь, Фёдор Юрьевич, — обратился Матвеев к Ромодановскому, — можешь отписати дяде, што Ваньку Хитрово мы с почестями отозвали в Первопристольную.
Артамон Сергеевич посмотрел на старенькую дедову икону, единственную, висевшую в вифлиотике. Пошёптывая губами, вдавил пясть в лоб, кинул длань через плечо и задержал руку на пряжке:
— Помоги нам, Господи.
Затем перевёл взгляд на Михаила Голицына:
— А ты, князюшко Михайло, должен мене службочку сослужити. Уж больно твоентый брательник двоюродный, князь Василий, во чести у боярина Богдана Хитрово. Хотелось бы с твоей помощью пристроить возле боярина Богдана думного Лукьяна Долгово. Привёз бы ты ко мене родню свою, князей Бориса да Петра Алексеевичей Голицыных, кое о чёма посоветоватси с ними хочу.
— О, всё мене не в тягость, — спокойно и чинно ответил князь Михаил, поправляя стоячий ворот-козырь [143] , расшитый жемчугом. — На будущей неделе, во середу, и заедем.
143
Ворот-козырь — высокий стоячий, богато украшенный воротник.
— Боюсь, то, што мы перенесём войну в степи противу татар, отольетси набегами турок на Грузию, коя и так уж поделиласи на пять царств, — продолжал Матвеев. — Чуя ту беду, служивший государю нашему всемилостивейшему Алексею Михайловичу царевич Никола Багратид решил отъехать до отчины своей. Тебе, Андрей, — обратился Матвеев к младшему Алмазову, — сопровождать его.
Андрей безразлично кивнул головой и задумался. Он видел, как Матвеев что-то говорит его брату Семёну, затем другим дьякам Посольского приказа, но разум, не улавливая, не слышал этих слов.
Царевич Никола Багратид возвращался на родину с противоречивыми чувствами. Будучи ярым почитателем православия, он бился за объединение Грузии под рукою Руси в большое единое православное царство на Северном Кавказе, включающее и остальные православные народы. Грузия, принявшая христианство в 318 году при царе Мериане и находясь в православии четырнадцатый век, к концу семнадцатого века также испытывала раскол, ибо со всех сторон была
Долго прожив на Руси при дворе русского монарха, Никола Багратид встречался с грузинскими князьями, перешедшими в подданство к русским царям. Трое из них: Давид Давыдов, Левон Дадиани и Георгий Дандуков — сейчас сопровождали царевича.
Андрей Алмазов ехал в свите царевича, как представитель Посольского приказа, хотя никаких верительных грамот при нём не было. Он понимал, что его послали проведать о том, что творится в Грузии, и оценить ситуацию в свите царевича. Князь Давид Давыдов был единственным, кого Андрей знал.
— Ты ведаешь, Андрей, я не ожидал, што скоро увижу родину, — говорил князь, нервно поправляя кушак. — За десять лет свыкся с мыслею, што Русь, родина моих сыновей, родина и для меня. Те земли, што мене жаловал государь наш Алексей Михайлович, восполнили утрату земель, што остались в Кахетии.
— Брось, Давыд, твой старший брат Илья столь приближен к государю, што те огромные земли, што он вам жаловал, не идут ни в какие сравнения с теми, што вы оставили.
— Так то за верную службу, — взвился князь.
— А я и не говорил, што они добыты нечестным путём, — спокойно ответил Алмазов, направляя коня ближе к краю дороги.
— Ты ведь знаешь, как мене бесит, што из семидесяти шести княжих родов приближённых и служащих государю одиннадцать — татарских, пять — грузинских, а исконно русских только пятьдесят. Но што поделаешь, если иногородцы иногда оказываются более русскими, чем са ми русские, и ведут себя достойнее.
— Если Салтыковы, Плещеевы, Милославские, Прозоровские, Леонтьевы — казнокрады и мздоимцы из поколения в поколение. А твой брат Илья для Руси своей крови но жалел и стрелецкого жалованья не крал.
Князь оглянулся, не слышат ли другие этой речи.
— Эх, Андрей, и чё тебе иногда подмывает. Дотреплишси ведь, снесут бошку. О сильнейших и влиятельнейших людях глаголешь. Мой брат хоть и приближен к государю, а и то перед ними гнётси.
— Коли б думал, што ты энти слова передати мог, не поведал бы не в жись.
В разговоре оба приотстали, поэтому оба и пришпорили коней, спеша присоединиться к удалившейся свите царе вича. Дорога резко стала подниматься вверх. Нижние склоны тонули в тени, в ущельях уже царила тьма. Перевал прошли под дождём.
Во дворе их ждали. Целая толпа родственников бросилась обнимать прибывших. В этой толпе Андрей узнал только князя Казбулата Чавчавадзе.
Царевич Никола подошёл к группе, которую составляли его родные — это были Багратиды — более сорока человек. Впереди стояли цари Арчил, Шахнаваз, Георг, за ними — царевичи и князья. То, что из пяти царей присутствовали трое, говорило о том, что всю семью собрать не удалось, значит, вновь между царями была вражда. С достоинством поприветствовав встречавших, Никола завёл длинную речь на родном языке. Не понимая происходящего, Андрей обратился к князю Давыдову: